Подруги весело болтали всю дорогу. Ольга больше молчала, осторожно вздыхая. Нет, она не была замухрышкой, но на вчерашнюю вечернику не пошла. Отчего то побоялась. Да и парня у нее не было. Все как-то не складывалось пока. Не самой же знакомиться. Как Светка она не могла. Не тот характер.
К счастью трамвай быстро приехал. Выбравшись за углом техникума из набитого людьми вагона, веселой компанией они устремились к главному входу. На ступеньках у массивных дверей Ольга заметила двух волосатых парней, явно хипповского вида. Один походил на бледнолицего отличника-очкарика, а второй высокий, в зеленом свитере с холщовой торбой, показался Ольге похожим на заросшего крестьянина. «Странный какой-то, – решила она, бросив осторожный взгляд на высокого парня, – впрочем, если причесать…»
Они успели ввалиться в аудиторию, когда третий звонок еще звенел. Ирина Степановна, оглядев всю компанию, смягчилась.
Глава 5. НОЧЬ ТРАВЫ
Монтуриоль проснулся поздно совсем разбитым. Очнувшись, он быстро оделся и вышел сквозь дверь.
В городе уже во всю кипело веселье. Очень рано начавшийся карнавал наполнил собой все улицы. По ним теперь совсем невозможно было пройти из-за огромного скопления людей. Отовсюду гремела музыка, и слышались радостные крики. То тут, то там раздавались глухие щелчки хлопушечных выстрелов, взрывались шутихи, дождем сыпалось конфетти.
Пробравшись сквозь толпу, Монтуриоль свернул с улицы влево и оказался в узеньком переулочке, застроенном старыми каменными домами. Посреди переулка стояла огромная бочка с вином, к которой время от времени подходили гуляки со своими кружками и, осушив их, подходили снова.
– Выпей, молодой-красивый, за здоровье дядюшки Сохо, – предложила цыганка, возникшая перед ним в сиянии своих красных юбок.
Монтуриоль выпил, поцеловал ее в губы и пошел дальше. Мимо бежали какие-то люди. Они дудели в дудки и били в барабаны. От этого грохота с хрустом лопались стекла в домах и падали с подоконников горшки с цветами. Миновав переулок, Монтуриоль свернул за угол и столкнулся нос к носу с полицейским. Тот внимательно впился в него глазами, словно припоминая, где он мог видеть это лицо.
– Полицейский, – произнес Монтуриоль, – на улице дождь.
Полицейский немедленно вытащил зонт и раскрыл его.
– Спасибо, мистер, – поблагодарил он, затем развернулся и побежал в сторону соседней улицы.
Добравшись, наконец, до нужного дома, Монтуриоль поднялся на крыльцо и постучал в дверь железной подковой, висевшей на двери вместо звонка. На стук дверь открыл юноша в тюбетейке.
– Здравствуй, Салям, – сказал Монтуриоль, – у тебя трава есть?
– Найдем, – ответил медлительный Салям, – заходи.
Монтуриоль вошел в дом и притворил за собой тяжелую дверь, издавшую протяжный скрип.
В комнате на обшарпанном диване сидел Черношварц. Рядом с ним поместился Шифер и маленький Епифан, в обнимку с тощим котом по кличке Мораторий. Маленький Епифан о чем-то горячо просил Черношварца, и тот уже почти согласился поверить ему на слово, но вдруг передумал и твердо сказал «Нет».
Мораторий мягко потыкался носом в епифановский подбородок, что-то промурлыкав ему на ухо. Епифан замолк и успокоился, словно получил все, что хотел. Оказавшись в комнате, Монтуриоль поздоровался со всеми и сел в кресло напротив дивана. Кот тут же спрыгнул на пол, подошел к нему на мягких неслышных лапах и, свернувшись клубком в ногах, сладко засопел.
– Любят тебя коты, – заметил Епифан.
– Меня все твари любят, – спокойно заметил Монтуриоль, – да и я их…
Несколько раз погладив разомлевшего кота по загривку, он вдруг обхватил его тонкую шею железными пальцами и сжал изо всех сил. Кот не издал ни звука, даже не дернулся, приготовившись быстро умереть, когда из него выйдет последний воздух. Затем Монтуриоль не торопясь, развернул белую кошачью морду к себе, словно желая посмотреть, как тот будет умирать.
– Ладно, живи киса, – передумал Монтуриоль и разжал пальцы, отпуская испуганное животное на свободу.
За это время Салям раскурил трубку, затянулся три раза, а потом передал Черношварцу. Тот бережно взял ее черное тело, поднося ко рту. Сделав три положенные затяжки, отдал трубку Шиферу, а сам откинул голову назад и закрыл глаза. Его широкое лицо выразило первую стадию блаженства.
– Кайф, – сказал Шифер и помотал головой.
Трубка пару раз прошлась по кругу и, дойдя до Монтуриоля, кончилась. Салям быстро набил новую, пустив ее обычным путем.
– Маловато, – высказался Черношварц спустя двадцать минут, высосав последний глоток едкого дыма из трубки и громко кашлянув, – не мешало бы добавить.
Сговорчивый Салям сходил на кухню и вернулся с алюминиевой кружкой в руках. В комнате запахло аптекой. Наабадяжив какую-то смесь, Салям протянул кружку Черношварцу…
Очень скоро небольшая комната заполнилась видениями. Крыша поехала у всех, даже у Моратория. Он громко визжал и носился за огромным белым котом, как две капли походившем на него самого. Шифер сидел в окружении обнаженных дев, которые пытались увести его куда-то далеко, но он все отнекивался и не хотел уходить от заветной алюминиевой кружки, в которой еще немного осталось.
– Я угол дома, – говорил себе Черношварц, лежа на диване и нервно дрыгая ногами.
– Я угол дома, – убеждал он себя, расчесывая грудь руками.
– Уйдите все, – вдруг сказал он наклонившимся над ним четырем высохшим старухам, – Я не знаю вас.
Старухи молчали. Тогда он вскочил и бросился на стену, пытаясь пройти сквозь нее. Но, сильно ударившись, сел на пол, обхватив голову руками, и заплакал. Старухи окружили его и гладили по голове, успокаивая. Но он все плакал.
Тихий Салям смастерил себе петлю, привязал веревку к крюку, на котором держалась люстра, и осторожно повесился. Его легкое тело стало раскачиваться, медленно поворачиваясь в такт скрипам перекрутившейся веревки. Но никто этого не заметил, все разошлись по своим мирам.
Раздобыв пятновыводитель, Епифан расцветил свои видения, и теперь они переливались всеми цветами радуги. Величавые павлины расхаживали перед ним по комнате, то и дело, распуская хвосты. В воздухе, словно в воде, блестящими косяками или по одиночке плавали тропические рыбы, перенесшиеся в комнату прямо с кораллового рифа. Шестигорбый верблюд стоял в углу возле вешалки, сверкая единственным глазом, и монотонно жевал.
А Монтуриоль почувствовал редкий прилив доброты. Всего полдня назад он еще убивал различные существа, повстречавшиеся ему в этом мире, и безмерно устал. Ему хотелось немедленно выйти из оболочки и провалиться куда-нибудь в древность. Стать графом или снова черным рыцарем. Впрочем, это было не важно. Покинуть это тело он всегда успеет. Стоит только пожелать и его примут в любом мире. Убийцы всегда в цене. А потому сейчас можно было, не торопясь, отдохнуть.
Весь вечер он просидел в кресле, разговаривая с маленькой девочкой, одетой в желтое платьице, о пчелах и цветах. Девочка улыбалась ему, и от этого на душе у Монтуриоля становилось тепло и радостно. Он погладил девочку по голове, поцеловал ее в теплый лоб и спросил:
– Чего ты хочешь?
Девочка протянула ему книгу, на обложке которой значилось «Китайская поэзия эпохи Тан», и попросила:
– Почитай мне.
Монтуриоль взял книгу, раскрыл ее на первой странице, пробежал имя автора, – Ло Бинь Ван, – и стал читать вслух:
Оторвавшись от текста, Монтуриоль вопросительно посмотрел на девочку.
– Читай, читай, – сказала она. – Я хочу послушать дальше.
Монтуриоль продолжил сочинением Мэн Хаожаня:
– Что это? – спросил Монтуриоль, откладывая книгу.
– Это стихи для детей, которые родятся чуть позже.
– Когда?
– Не знаю. Пока родилась одна я. А больше никого нет.
Монтуриоль закрыл глаза, посидел так несколько секунд, потом снова открыл. В комнате стало пусто. Все видения исчезли. Растаяла и девочка. Осталось лишь тихое поскрипывание. Монтуриоль осторожно повернул голову: посреди комнаты, подвешенный на крюке, мерно раскачивался Салям.
– Еще еду, – подумал Монтуриоль и укусил себя за палец.
Но Салям никуда не исчезал, а продолжал медленно рассекать воздух, словно большой боксерский мешок.
Глава 6. ГДЕ ТА ДЕВУШКА
Контрольную по математике я кое-как написал. Вернее списал у Профессора, поскольку та девчонка все никак не выходила у меня из головы. Слава богу, Галина Карповна не заметила, – она у нас строгая, могла запросто выгнать или сразу пару влепить за обман. Но что мне было делать? Как ни старался сконцентрироваться на цифрах и формулах, ничего не получалось. Когда я спокоен и то не всегда выходило, а здесь – полный абзац логарифмам. Профессору-то что, он с детства математику душой понял. Она ему легко дается, на то он и Профессор, чтобы с цифрами дружить. А мне никак.