- Он слышит меня? - шепотом спросил я, подбородком указывая на экран.
- Да, да! - простонал профессор. - Командуйте же!
- Первое семечко - на ближайший к себе лепесток! - выпалил я и мысленно добавил: «Это - Тиме».
Недоделанная серебристая горошина уютно нырнула в углубление. Получив три секунды отсрочки, я перевел дух и продолжил спокойнее:
- Второе - через один лепесток от первого.
- По часовой стрелке или против? - уточнил Аркадий Петрович.
- По, - сказал я и вдруг, вспомнив, как мы обычно сидим за ужином, вскрикнул: - То есть против, против!
Бедняга контактер вздрогнул от истерического визга, но семечко не выронил и в три секунды уложился. «Это - маме», - подумал я и, заметив, как профессор неодобрительно покачал головой, добавил бесцветным голосом:
- Теперь третье. Понятно куда. Все верно, это папе. Заслужил.
- Так. А дальше? - нетерпеливо рявкнули наушники.
- Дальше? Снова Тиме.
- Что?!
- На первый лепесток! - Я неожиданно обнаружил, что стою в полный рост и размахиваю руками. - Поверх первого семечка! Гладким к гладкому! Вот так: «бзденьк!».
«Бзденькнуло» на славу, как, собственно, и предупреждал меня Герка. Потом на некоторое время и в наушниках, и в зале стало очень тихо. Все собравшиеся смотрели на кувшинку, на лепестке которой божьей коровкой приютилось последнее семечко. Так прошла секунда, другая… Потом какая-то женщина ахнула: «Не закрывается!». Сразу двое закашляли. «Ну, Вадька!..» - пробормотал Герка и отчетливо скрипнул зубами. Кто-то в дальнем конце зала дважды хлопнул в ладоши. «Как вы догадались?» - Аркадий Петрович смотрел с восторгом. Как, как?
Просто вспомнил, как один формалист трех с половиной лет от роду каждый вечер делит на троих четыре кусочка хлеба. Я пожал плечами и попробовал сесть, но не смог, оттого что кресло почему-то валялось колесиками кверху. Тогда я наклонился, чтобы поднять его, и, по-видимому, пропустил что-то важное, потому что по залу пронесся громкий вздох.
Я медленно выпрямился, взглянул на экран и увидел, что у кувшинки осталось пять лепестков, а шестой, то есть первый, перегруженный семечками, куда-то подевался. Спустя секунду облетели третий и пятый лепестки. Потом отвалились остальные три. Теперь это был не цветок, а обычная металлическая труба с заостренным концом.
- Ну, Вадим, что? Что теперь? - одними губами прошелестел профессор.
- Пусть потянет, - хрипло ответил я.
- Что?
Я прокашлялся и повторил:
- Пусть потянет на себя. Разве вы не видите, это же рычаг!
- Как лучше, а? - Герасим выпятил грудь, простер вперед левую руку и продекламировал: - Наземь спустясь, воспоследуй за мною немедля. Или… - Сменил руку и продолжил: - Наземь спустившись, немедля последуй за мною.
- По-любому плохо, - резюмировал я. - Лучше уж так. Оземь ударившись, оборотись человеком и прекрати изводить нас стихами своими.
- Перестаньте заниматься ерундой, - вмешался профессор. - У нас хватает профессиональных лингвистов из числа неудавшихся поэтов. Формулируйте пожелания прозой. И пожалуйста, побольше формальных требований, раз уж наш гость к ним так неравнодушен.
- Ну, первым делом пусть все-таки выберется из своей гайки, - сказал Герка. - А то взял моду, чуть что - люком хлопать. Отведем его подальше. Метров на двадцать пять минимум, чтобы силовое поле не дотянулось, или что там у него. Оборудуем какую-нибудь беседочку здесь же, под куполом. Потом…
Тут я отвлекся, чтобы в очередной раз прокрутить утреннюю запись. В седьмой, если быть точным.
Вот горе-контактер нерешительно берется за рычаг и тянет его на себя. Мгновение спустя в стене «гайки», в полуметре от земли, распахивается люк. В открывшемся проеме стоит пришелец, похожий на полутораметровую сороконожку. Точнее, сорокавосьминожку: теперь-то видно, что на широкой гладкой спине нет дополнительной пары конечностей. Трапециевидная голова, а вернее сказать, верхний подвижный сегмент туловища, обращена к контактеру. Выпуклые, как у рака, лампочки-глазки приветливо шевелятся. Пришелец открывает похожий на воронку рот, слышится речь:
- Брат мой по разуму, рад, что в тебе не ошибся. Ты доказал, что достоин, пройдя испытанья. Верю, нас ждет впереди много славных свершений, А посему умолкаю и жду указаний.
- Э-э… Что? - спросил переговорщик. Голос его оказался под стать внешности: тонкий и неуверенный.
- Только не вздумай меня изводить ожиданьем, Времени много и так уж потрачено всуе.
Так что, отринув сомненья, командуй, что делать: Мне ли спуститься к тебе иль поднимешься сам ты?
- Ну… - промямлил контактер и беспомощно оглянулся на камеру. - А как вам удобнее?
Люк захлопнулся.
- Идиот! - простонал я, хотя за семь просмотров мог бы и привыкнуть. - Извините, Аркадий Петрович. Почему вы его не смените? Или численность землян тоже лучше до поры не афишировать?
- Я не могу, - ответил профессор. - Видите ли, во всем остальном у нас полный карт-бланш, но этот паренек… - Он поморщился. - Можно сказать, что нам его навязали. На самом деле он не так плох, просто очень волнуется. Слишком высоки ставки. Ну, и потом, коней на переправе, сами знаете…
- Так то коней, - возразил я. - А это, по-моему, пони. Аркадий Петрович вздохнул и ничего не сказал.
А я повторно пробежал глазами расшифровку послания, поступившего с инопланетного корабля спустя час после провальной попытки контакта. На сей раз пришелец не удостоил нас своим изображением, так что можно сказать, это было аудиописьмо. Короткое, всего пять строчек.
Оно гласило:
Глупость, а также халатность, но не оскорбленье Вижу в случившемся и оттого вас прощаю, Ждал я немало, так дам вам еще три попытки. Ими воспользуйтесь, или, клянусь чем угодно, Вы пожалеете. Я же забуду про жалость.
- Сорок шагов отсчитав в направленьи восхода, Мы остановимся подле тенистой беседки.
Я сяду слева от входа за маленький столик, Ты же займешь свое место по правую руку. Лишь мы рассядемся, тотчас появится третий, Это и станет сигналом к началу беседы…
В этом месте пришелец, который до сих пор слушал контактера с молчаливым одобрением, перестал качать головой. Дежурный физиономист, последние две минуты простоявший с поднятым большим пальцем, медленно опустил руку и нахмурился.
- Что-то не так, - пробормотал Герка. Пришелец не дал контактеру договорить.
- Двум сторонам для беседы не надобен третий. Так для чего он появится средь говорящих?
Я опустил микрофон к подбородку и повысил голос, перекрывая озабоченный гул в наушниках:
- Будет записывать он содержанье беседы, Дабы ни слова из оной не кануло в Лету.
Коротышка, хоть и запнувшись дважды, передал мои слова пришельцу. Тот, однако, возразил:
- Местную речь я освоил, как видишь, неплохо, Произношение слов - равно как написанье,
Я запишу разговор, если это так важно, Что же касается третьего…
- Так ведь… - не к месту вякнул контактер.
- Молчите, Бога ради! - взмолились наушники голосом профессора.
- Мудрость твоя не имеет границ, о великий! - в ту же секунду заголосил сосед по парте и общежитию. - Да повторяй же! Мудрость твоя не имеет границ…
Я поскреб подбородок, изрядно ощетинившийся за эти безумные сутки. Господи, что же такое сказать, чтобы не стать тем самым третьим лишним и не разрушить и без того не клеящуюся «беседу». В голове почему-то крутился только глупый вопрос: «Это усы?». И не менее глупый ответ: «Нет, это как раз борода».
В любом случае, было уже поздно.
Люк захлопнулся.
- О, великий! - все же договорил Герка и выматерился.
- А мне эта идея с секретарем сразу не понравилась, - заявил Герасим. - Зачем он, если и так каждое слово пишется всеми возможными способами?
- Вы меня спрашиваете? - пожал плечами профессор. - Думаете, я придумал правило: «все договоренности - в письменном виде»?
Оба замолчали.
- Ну вот что, - взял слово я. - Шутки в сторону. У нас осталось два дня.
- Что вы предлагаете? - спросил Аркадий Петрович.
- Прежде всего, поменять переговорщика. Профессор устало поморщился.
- Вадим, ну я же уже объяснял…
- А мне плевать, чей он сын, или племянник, или… не знаю. Прошу прощения. В профессиональном плане он ничто. Так что либо мы его меняем, либо я сейчас еду домой, беру Алёну и Тимку и выясняю, сколько стоит месячная путевка на Северный полюс.
- Лучше на Южный, - с ухмылкой посоветовал Герка. - Он дальше.
Мы с профессором, не сговариваясь, отмахнулись от него, изобразив на лицах одинаковое: «Ты-то хоть помолчи!».
Аркадий Петрович думал почти три минуты. Потом громко вздохнул и спросил:
- И кого вы предлагаете на его место?
Зато я не размышлял ни секунды. Сегодняшняя бессонная ночь - не в счет.
- Себя.
Герасим возмущенно фыркнул, но не нашелся, что возразить. Только потряс перед моим носом стопкой свежих, теплых еще распечаток и спросил: