Хотя в этом и не будет большой нужды, потому что я приготовила специально для вас диск с таким объемом информации, какой вы не усвоили бы в информатории и за два десятка лет. Диск этот тем более удобен, что пользоваться им сможете только вы: информацию с него можно считывать лишь через ваш элемент связи. Выход диска из строя, как и ваша смерть, повлечет немедленное самоуничтожение диска. Я дарю вам этот диск, знаю, ваш благородный характер не позволит злоупотреблять этим уникальным прибором.
— Спасибо, Этана.
Она стала еще бледнее.
— А теперь самое трудное… Максим… Я люблю тебя. Люблю… Ты, наверное, это знаешь, чувствуешь. Это нельзя не чувствовать. Я полюбила тебя давно, с того самого сеанса в иллюзионории. А потом… Потом наступило самое страшное: я узнала, что можно самой любить и не быть любимой. Нет, я ни в чем не упрекаю тебя. То, что ты дал мне, — дороже жизни. И как страшно, что скоро все кончится…
13
Этот сигнал связи не показался Максиму неожиданным. Он ждал его.
— Добрый день, Максим.
— Добрый день, Этана.
Она долго и пристально смотрела на него своими большими глазами, как бы стараясь навсегда запомнить его облик, потом сказала:
— Ты все успел? Познакомился и с теорией мезонного поля, и с теорией нейтринной стабилизации радиоактивных изотопов?
— Я полностью разобрался и в том и в другом. Спасибо, Этана. Быть может, благодаря вам Земля избавится наконец от кошмара ядерной войны.
— Жалеешь, что потерял из-за меня здесь несколько лишних месяцев?
— Я не жалею ни о чем.
— Решение покинуть корабль остается в силе?
— Да… Больше ничего не говорите, Этана.
Она улыбнулась ему такой улыбкой, какую он никогда не видел у нее.
— Ладно, Максим… Сегодня в полночь — старт. Последний челночок отбывает на Землю через час.
— Я готов.
— Ты придешь ко мне проститься?
— Нет, простимся сейчас.
— Понимаю. Капля океана не наполнит… До свидания, Максим.
— Прощайте, Этана.
Экран погас. Максим остро почувствовал, как все, связанное с кораблем, стало отодвигаться куда-то в сторону. Он вдруг понял, что его пребывание здесь должно стать лишь этапом в его жизни перед чем-то неизмеримо более значимым, что ждало его впереди. И мысли его устремились туда, где, он знал твердо, было единственное счастливое место во Вселенной, — к Земле и Родине.
ГРЕЗЫ О ЗВЕЗДНОМ ЦВЕТКЕ
(Вместо послесловия)
«Вероятно ли, чтобы Европа была населена, а другие части света — нет? Может ли быть один остров с жителями, а множество других без них? Вероятно ли, чтобы одна яблоня в бесконечном саду мироздания была покрыта яблоками, а все бесконечное множество других — одной зеленью?! Спектральный анализ указывает, что вещества Вселенной те же, что и вещества Земли… Везде и жизнь разлита во Вселенной. Жизнь эта бесконечно разнообразна. Если разнообразна жизнь на Земле, при обстоятельствах сравнительно однообразных, то как бесконечно разнообразна должна быть жизнь во Вселенной, где всякие условия возможны! Все фазисы развития живых существ можно видеть на разных планетах. Чем было человечество несколько тысяч лет тому назад и чем оно будет по истечении нескольких миллионов лет — все это, по теории вероятностей, можно отыскать в планетном мире».
Эта гипотеза Константина Эдуардовича Циолковского, удивительно образно высказанная им почти девять десятков лет назад в научно-фантастическом произведении «Грезы о земле и небе» (в параграфе «Грандиозная картина Вселенной, исполненной жизнью чудных существ»), сегодня стала аксиомой если не для всех ученых, то, по крайней мере, для всех писателей-фантастов и, уж разумеется, для читателей, нетерпеливо ждущих «звездного часа» нашей планеты — встречи с представителями других космических цивилизаций.