— Тогда я хочу знать, почему вы ходите за мной по пятам?
— Мне кажется, я уже видел вас… за две тысячи километров отсюда, на берегу лесного озера, видел так же ясно, как сейчас, а потом… — Максим замялся.
— Что же было потом?
— Потом я проснулся.
Лара рассмеялась:
— Так вы видели меня во сне?
— Может быть, только… — Максим замолчал.
— Только что? — Лара перестала смеяться и выжидающе смотрела на Максима.
— Только вы… В общем, эта девушка дала мне цветок. Необыкновенно красивый. И когда я проснулся, цветок был у меня в руке. Я понимаю, это смешно…
Но она не смеялась и смотрела на него с интересом.
— Рассказывайте, прошу вас.
— Вот, собственно, и все.
— Но вы сказали, цветок… Она подарила его вам?
— Это мне приснилось.
— А после? Что было после? После того как вы проснулись? Что стало с цветком?
— Цветок пропал… Видно, я обронил его. Это было перед самым отлетом.
— Но вы помните его? Хорошо помните? Какой он?
— Как вам сказать… Главное… он все время менял цвет. И лепестки — лиры…
— Не может быть!
— Кому я ни рассказывал, все так говорят. Но я видел его так же ясно, как вот… вас сейчас. Он был у меня в руках.
В голосе Лары послышалось возбуждение:
— А когда это случилось? Когда вы видели меня… эту девушку на озере?
— Перед самым отъездом в институт. В конце июля. Двадцать…
— Двадцать шестого?!
— Да. Откуда вы знаете? Значит, вы…
Лара покачала головой и вдруг побледнела:
— Нет, я ничего не знаю. Ничего не знаю! Но двадцать шестого июля… И эти цветы…
— Вы тоже видели их? Где, когда?!
— Я расскажу вам все. Только не сейчас… Я плохо себя чувствую. Простите, пожалуйста…
9
Сквозь густые заросли джунглей, стремительно перелетая с дерева на дерево, движется стая бабуинов. Вот они останавливаются, плотно сбиваются в кучу и долго прислушиваются к шорохам леса. Кругом, кажется, все спокойно. И обезьяны снова пускаются в путь, озираясь по сторонам и принюхиваясь к окружающим запахам. Пути бабуинов не видно конца. Километр за километром покрывают они на головокружительной высоте, совершая замысловатые прыжки. Но вот внизу показались купы смоковниц. Сигнал вожака — и стая рассыпается.
Теперь отовсюду несется аппетитное чавканье и треск обламываемых веток. Бабуины торопятся наполнить желудки. Заботливые матери не забывают набить рот и маленьким, вцепившимся в их спины детенышам. Те же, что постарше, сами нагибают усыпанные ягодами ветки и очищают плоды губами, повизгивая от удовольствия.
Вдруг вожак перестал жевать и напряженно вытянулся — снизу из-за стволов на него смотрели прищуренные глаза человека-охотника. Вожак окаменел, потом издал короткий пронзительный звук. Мгновенье — и стая скрылась в зарослях.
Мвамба усмехнулся. Бабуины его не интересовали. Он ждал другую добычу. Но теперь это потеряло всякий смысл. Мвамба хотел уже двинуться дальше, как внимание его привлекло нечто совершенно необычное — мимо промчалась отставшая молоденькая обезьянка, на спине у которой, вцепившись в ее густую шерсть, сидел… мальчик.
Мвамба чуть не выронил из рук ружье. Месяц назад у его соседа пропал сын, и он готов был поклясться, что обезьяна сейчас тащила именно его: Мвамба не раз видел того мальчика, копавшегося возле соседской хижины… Мвамба выбрался на тропу и побежал созывать людей.
Рассказ старого охотника всполошил деревню. Все взрослые мужчины как один выступили на поиски бабуинов. Но обезьяны словно сквозь землю провалились.
Прошло двенадцать лет. Умер сосед Мвамбы, а жена его в озере утонула. Все в деревне успели забыть об их ребенке, похищенном обезьянами. Все, кроме Мвамбы. Год за годом он выслеживал бабуинов. И упорство его было вознаграждено.
Однажды под вечер, пробираясь сквозь заросли смоковниц, он увидел, как в плотной листве мелькнуло голое тело.