Я его выбрала, потому что был похож на папашу, по волосатости, но папаша-то мой работал, мог своих детей прокормить, а этот никчемный был, у него даже руки были волосатые. И ленивый такой, конечно, мы с голоду помирали! И снова здорово, пришлось мне опять заниматься уборкой, чтобы его кормить, потом еще двух дочек, у меня только девчонки получались. А от него – ни благодарности, ни ласки, ни потрахаться, у него на это больше куражу не хватало. Ведь если совсем не трахаться, даже на скорую руку, женщина себя уже женщиной не чувствует.
Президент. Давайте покороче!
Мари. Я ж сказала, не умею я покороче.
Президент. Нам интересно услышать конец, а не начало.
Мари. О моей жизни и рассказать-то нечего, поэтому, когда я начинаю рассказывать, я все рассказываю, не надо было просить. В конце концов один раз он вышел за сигаретами и больше уже не вернулся, вообще-то, так, может, и лучше, только от этого я еще меньше стала ценить свои женские прелести. Дочки мои выросли. Уж не знаю, в кого они такие, эти три девчонки, может, в деда, но такие были оторвы, не приведи господи, мужиков меняли быстрее, чем трусы, так что намучилась я с ними, пока пристроила, чтобы совсем не истаскались. А год назад раньше времени я на пенсию вышла.
Всю жизнь мечтала, что в последний день хозяину обязательно скажу, что он дерьмо. А получилось по-другому; пока я укладывала свои щетки, вдруг по всему телу разлилась какая-то тяжесть, я вся задрожала и затрепыхалась на ковре всеми четырьмя конечностями в их гостиной, даже не у себя дома. В больнице все были такие добрые. Я даже не знала, что в больнице так хорошо. Чистое все, белое, а мыть и стирать приходится не мне, а другим. На всем готовеньком. Молодые люди все улыбаются. Мне кажется, что свои лучшие дни я провела в больнице. Они мне там сказали, что для моего возраста мое сердце слишком изношенное. Они мне предписали поехать в дом отдыха. Это был старинный замок посреди парка, все были ко мне такие внимательные, обращались не иначе как «Мадам, чего вам угодно», я и вправду почувствовала себя принцессой. Даже садовник каждый день приносил мне в комнату розу и при этом даже приседал своей задницей так, что я даже краснела. А вчера спускаюсь по главной лестнице, крепко держусь за перила и думаю как раз, как мне хорошо здесь, что наконец-то я смогу здесь спокойно подумать обо всем, о чем раньше не было времени думать, о жизни, о смерти, о Боге, обо всем таком; мне казалось, что у меня раскрылись глаза, очистились легкие, что новая жизнь начинается; вокруг меня все дрожало, как будто я слышала, как все вокруг меня дышит, и тут я подумала: «Это, наверное, и значит быть счастливой» – и бац!
Жюльен. Бац?
Мари. У меня опять случился приступ.
Жюльен. И дальше что?
Мари. И вот я здесь.
Жюльен. Так это клиника? Это не гостиница?
Маг. Погодите. Ваш черед, дорогой Президент.
Президент. Я буду краток. Мои последние воспоминания до моего попадания сюда датируются позавчерашним днем. Я выходил из дома, как обычно, ровно в восемь. Открыл ворота и увидел велосипедиста, ехавшего по тротуару. Естественно, это был молодой человек. Он нажал на свой смешной звонок. Я подумал: «Этот юный кретин должен остановиться, по тротуару ехать запрещено». Я сделал два шага, потом меня подбросило, я налетел на скамейку и почувствовал, что моя голова наткнулась на каменный угол. Вот так.
Маг. Он ехал по левой стороне?
Президент. Конечно!
Маг. Значит, вы жертва дорожных правил.
Президент. Я всегда соблюдал все правила. А этот псих с педалями их как раз не соблюдал.
Жюльен (Магу). А вы?
Маг. Диабетическая кома.
Жюльен. А где врачи? Санитары? Почему в наших палатах нет специального медицинского оборудования?
Маг. Потому что мы не в больнице.
Жюльен. Но, в конце концов! Мы не в больнице скорой помощи?
Президент. Нет.
Маг. Подумайте.
Мари. Вы в каком коридоре? С или В?
Жюльен. В том.
Маг. В коридоре В? Значит, вы не попали в аварию!
Жюльен. Конечно, я не попал в аварию, я так и сказал. (Задумывается.) А что означает коридор В? Почему В и С?
Маг. Вы обязательно увидитесь с Доктором С…
Жюльен. Вы говорите, что мы не в больнице, однако же здесь есть доктор.
Мари. С… Доктор С…
Жюльен. Я хотел бы увидеться с ним немедленно.
Президент. Ах, дорогой мой, с Доктором С… нельзя увидеться… вот так просто.
Маг. Достаточно просто захотеть с ним увидеться, чтобы этого не случилось.
Мари. А вы уверены, что не специально врезались в этот платан?
Жюльен. Какой платан? Вы о чем?
Маг. В самом деле? После всего, что мы вам тут рассказали, вы все еще не понимаете? Кома… Сердечный приступ… Авария… Вы никак не связываете между собой наши последние воспоминания?
Жюльен (вставая и оглядываясь). Вы хотите сказать…
Все кивают.
Маг. Наши воспоминания, к сожалению, это… последние воспоминания.
Жюльен (едва осмеливаясь сформулировать свои мысли). Так это здесь? Мы что же… мертвы?
Все смеются.
Жюльен (кричит). Мертв! Я мертв!
Все остальные опять смеются.
Жюльен (трясет Мага за плечи). Да ответьте же, черт возьми! Я умер, а вы смеетесь.
Маг. Заметьте, раз вы мертвы, то и мы тоже.
И опять все трое невольно начинают хохотать.
Жюльен. Я попал к безумцам, ни секунды здесь больше не останусь.
Президент смеется в сторону.
Жюльен в ярости устремляется к лифту.
Мари. Сейчас он тут все разнесет.
Жюльен судорожно ищет кнопку лифта.
Жюльен. Я хочу уйти.
Маг. Этот лифт не вызывается.
Жюльен (в бешенстве). Прекрасно. Я воспользуюсь служебной лестницей.
Маг. Ее просто нет.
Жюльен. Вы все сумасшедшие, вас запереть надо.
Маг (весело). Это уже сделано!
Новый приступ веселья у постояльцев.
Жюльен бежит к коридору.
Мари. Я и на похоронах как начну смеяться, никак остановиться не могу.
Жюльен, вне себя от гнева, снова пробегает мимо.
Жюльен. Я найду выход!
Забегает в другой коридор.
Маг (пожимая плечами). Да пусть попробует.
Мари. Естественно, что он не верит: он не видел своего ухода…
Маг. В первую ночь я даже пытался сделать подкоп в своей комнате.
Жюльен, запыхавшийся, потный, возвращается в холл.
Жюльен. Это просто безобразие! Ни одного выхода, всюду непроницаемые окна, которые вообще не открываются. Если вы мне сейчас же не покажете выход, я разобью стекла и брошусь вниз!
Маг (даже не поворачиваясь в его сторону). Конечно.
Мари. Я же говорила, что он все разнесет.
Жюльен исчезает в коридоре, идет в свою комнату, и оттуда слышно, как в окно летит мебель.
Мари. Не переношу, когда что-то ломают. У меня прямо сердце разрывается. Вещи-то чем виноваты?
Маг. Какая разница?
Мари. Это, наверное, у меня профессиональные отклонения. В нашем ремесле так привыкаешь оставаться в доме в одиночестве и столько приходится заниматься вещами, что в конце концов начинаешь с ними разговаривать. Когда драишь столовое серебро, кажется, будто ему красоту наводишь. Когда натираешь стол воском, кажется, будто его кормишь. Когда что-то разбиваешь, как будто больно делаешь, даже извиняешься, бормочешь что-то, а когда несешь выбрасывать на помойку, чувствуешь себя виноватой.
Появляется Жюльен, без сил, весь встрепанный.
Жюльен. Бессмыслица какая-то! Стекла не бьются. Я что, в тюрьме здесь? Это место нереальное!
Маг. Вы попали сюда не по доброй воле и выйдете отсюда также не по доброй воле.
Жюльен вдруг чувствует слабость. Маг бросается к нему, чтобы поддержать.
Маг. Пойдемте…
Жюльен (бледный). Это неправда… я не умирал… не умирал…
Мари. Он начинает понимать.
Они его сажают между собой.
Жюльен (лихорадочно). Я ведь живой, совершенно живой.
Маг. О, вам доводилось переживать и более странные ситуации. В ваших снах вы ведь тоже живы, вы чувствуете свое тело, купаетесь в голубой воде, однако в этот момент вы лежите голый в своей постели.