– А это наш новый директор, – сообщила мне она, – он ввел у нас в вестибюле «зал ожидания». Вы платите полтинник в сутки, располагаетесь в кресле и можете ожидать пока освободится номер. Но я вам скажу, что свободных номеров у нас нет и не предвидится.
– Я к вам от Евгения Марковича. У вас записана моя фамилия. – Я протянул паспорт.
– Номеров у меня все равно нет. У меня есть только одно место в комнате на восемь человек.
Я был рад и этому, быстро оформился и поднялся на третий этаж. Там я понял, что это за комната на 8 человек (таких не проектируют, а гостиница вроде бы почти новая). Они отгородили вестибюль третьего этажа, дежурную выселили в коридор, а в образовавшемся помещении поставили 8 коек. Да, действительно, директор здесь – человек изобретательный.
Когда я вернулся в УКС, время шло к перерыву. Нина Михайловна сказала мне:
– Ну как? Удалось устроиться? Евгений Маркович у нас маг и волшебник. Заключение, в основном, готово, замечания не принципиальные, но получить его вы сможете только завтра, так как его должен подписать шеф. Так что завтра часов в 12 приходите. А насчет чая… Вы знаете, тут рядом с нами есть очень недорогой и вполне приличный ресторанчик, который днем работает как столовая. Мы там обычно обедаем. Вы же еще не ели?
Я не возражал. Во-первых, я действительно был голоден, во-вторых, я чувствовал себя обязанным Нине Михайловне, в-третьих, нужно было укрепить знакомство. Мы оделись и вышли на улицу. Снег, который, наверное, не убирали уже неделю, почернел, и в нем были протоптаны довольно узкие пешеходные тропы. Я взял даму под руку, и мы отправились в обещанный недорогой ресторан. Я вел светскую беседу о новинках московской театральной жизни, с которой я успел познакомиться за это утро в метро. Снег на протоптанной дорожке уплотнился до состояния льда и был довольно скользким, так что я вел свою даму весьма осторожно. Но на одном из крутых поворотов ее занесло, и она поскользнулась. Несмотря на приложенные титанические усилия, я не смог ее удержать, и она рухнула на спину. В этот момент я тоже поскользнулся, тоже потерял равновесие и бухнулся на живот почтенной дамы. То ли от напряжения, то ли от сильного удара дама издала не совсем приличный звук невероятной трубной силы. Я совсем растерялся и, лежа на даме притих, не двигаясь и не зная, как на это реагировать. Через три минуты я услышал снизу мрачное контральто:
– Е… твою мать! Да слезешь ли ты когда-нибудь? – почтенная дама легко перешла на ты.
Обедал я в районной диетической столовой, выстояв длинную очередь. После этого я отправился в театральную кассу и после длительной торговли, вырвал билет в филиал МХАТа на «Записки Пиквикского клуба» с Кторовым в роли Джингля. В нагрузку мне дали два билета: на узбекский хор и на какой-то ансамбль песни и пляски. Я прошелся по Кузнецкому, посмотрел выставку, зашел в букинистический и в Книжную лавку архитектора. Возвращаться в гостиницу не хотелось, было уже поздно, а ехать нужно было далеко. Я прошел на Горького, поел блинчики на втором этаже напротив телеграфа, зашел на переговорную, позвонил в Киев и отправился в театр.
Когда я приехал в гостиницу, несмотря на то, что было уже довольно поздно, у моих сожителей проходило бурное застолье. Трое сидели вокруг стола, трое на кроватях, на столе стояли бутылки и нехитрая закуска на бумажках – колбаса, сыр, соленые огурцы. Обстановка была фривольная. Большинство собутыльников сидели в майках и трусах. Они, естественно, потребовали, чтобы я тут же присоединился. Отказываться было неудобно. Я извинился, что не могу внести свой пай, так как не был к этому готов.
– Ничего страшного! – воскликнул полный лысоватый мужчина. – Меня зовут Петрович. У нас – толкачей здесь в Питомнике все общее. А как ты – совсем молодой, попал в толкачи?
– Я не толкач – я архитектор, я в Москве в командировке.
– Все мы здесь командировочные – торчим по месяцу безвылазно.
В процессе беседы выяснилось, что все они толкачи, что в их функции входит выбить лимиты: у одного на станки, у другого на машины, у третьего на бумагу и т. д.
– Ну, братцы, пора закругляться. Кончай симпозиум – убирай посуду. А где Мантуля?
– Да он пошел подышать свежим воздухом – он же контуженный.
Ночью я проснулся от сильного храпа и довольно громкой беседы.
– Слушайте. Это же Мантуля храпит? Точно!
– Да что вы, братцы, я же не сплю!
– Да точно, храп идет из твоего угла. Кто же это? А ну-ка, Толик, зажги свет.
Свет зажгли. Храп, действительно, шел с кровати Мантули. Но храпел не он. Из под мантулиного одеяла торчала растрепанная женская голова с открытым ртом и выделывала рулады.
– Да ты что, совсем спятил? – прокричал Петрович. – Гони ее в три шеи, пока мы тебя не заложили. Лихо ты расслабляешься, контуженный.
Девица при всех стала одеваться, бормоча себе под нос что-то непристойное. Мантуля, сильно хромая, пошел провожать даму. Вслед ему прокричали:
– Возьми трешку для швейцара, а то он ее не выпустит, да сам не выходи, а то назад не впустят.
На следующий день я отправился к Нине Михайловне. Прощание было довольно холодным.
– Заключение получите в канцелярии, командировку отметите там же.
Остальные поручения я выполнил за два дня и отбыл в Киев. Там меня ждали многочисленные интересные дела.
В дальнейшем большинство моих командировок было связано с Восходом. В Крым я ездил обычно раз в две недели, а, бывало, и чаще, уж слишком много влиятельных организаций курировало этот объект, и кляузы сыпались одна за другой. Когда же пошло строительство Дворца культуры, то я не вылезал из стройки. Объект стоил пять миллионов рублей, по тем временам очень большие деньги. Вывели коробку, смонтировали ультрасовременное сценическое оборудование и мощные кондиционеры. Я уже потирал руки, так как стройка была поистине уникальна. Но тут грянула перестройка. К чему она привела – знают многие жители Крыма. Пошли издержки демократии. Вырубили виноградники. Искалечили институт виноделия, уничтожили селекционную генетическую лозу, директор института виноделия не выдержал и покончил с собой. Экономика Крыма была подорвана. Крупные стройки стали замораживать. На мои письма в Крым из Филадельфии никто не отвечал. Наконец мне удалось уговорить моего бывшего коллегу великолепного архитектора Юрия Михайловича Ржепишевского заехать в Восход и сделать фотографии Дворца культуры. Эти фото и комментарии к ним произвели на меня ужасающее впечатление. Коробку этого недостроенного огромного здания стали растаскивать. Разбирали кирпичные стены, альминские блоки, железобетонные и металлические элементы, даже тележки от поворотного круга на сцене и те кто-то утащил. В общем – полная разруха, и, что самое печальное, что эта разруха в самом центре благоустроенного поселка. Все это было потом, а мы, дорогой читатель вернемся в 60-е годы.
ПОЛИКЛИНИКА УЧЕНЫХ
Шел 1961 год – год страшных юбилеев. Двадцать лет с начала самой ужасной войны. Двадцать лет со дня дикой расправы над мирными жителями в Бабьем Яру. Трагедию Бабьего Яра активно замалчивали, на месте расстрела упорно продолжали сооружать парк культуры и отдыха. Евреев, приходивших на это место в годовщины расстрела, чтобы помянуть своих близких, помолиться за усопших, прочесть Кадиш – поминальную молитву, хватали на месте, сажали в воронки, отвозили в районные суды, где их приговаривали к пятнадцати суткам за нарушение общественного спокойствия.
Шел 1961 год – четвертый год моей самостоятельной деятельности. Начало года вышло очень насыщенным. Во-первых, у меня были интересные объекты – типовой и экспериментальный кинотеатры. Во-вторых, я познакомился с ребятами из Купы, у которых была масса любопытных мероприятий. В третьих, я стал готовиться к поступлению в Союз архитекторов. Поступал в Союз я в феврале. Само поступление было для меня несложным и прошло гладко. Нужно было быть автором не менее трех построенных, или типовых, или экспериментальных объектов. У меня их было намного больше. С большинством членов правления я был знаком, с некоторыми через отца, с некоторыми по совместной работе. Архитекторам Милецкому и Гопкало я рассчитывал и проектировал солнцезащиту для их киевских зданий. Характеристики мне дали достаточно хвалебные. Их написали наш директор Косенко и наш архитектурный лидер Панько, несмотря на наши с ним конфликты на почве настольного тенниса (см. «Лысый-1»).
Союз архитекторов сулил нам определенные льготы: участие в некоторых заказных конкурсах, лишние двадцать метров жилой площади (их никто не давал, но и отбирать, если они были, вроде бы тоже не могли). Союз имел три дома творчества – в Суханово под Москвой, в Зеленогорске под Ленинградом и в Гаграх – в Абхазии. И, наконец, члены Союза прикреплялись к поликлинике ученых – достаточно престижному лечебному учреждению. Членский билет я получил ко дню Советской Армии, к 23 февраля. Это было очень удачно, так как не надо было организовывать специальную традиционную вечеринку. Сразу после этого я пошел оформляться в поликлинику ученых.