Не обманывал я людей, просто доли копейки в свою пользу округлял, но появились в моем левом кармане трешки мятые, рубли рваные, иногда и пятерки.
Подсчитаю доход — все лишние деньги у меня. Сдам колхозу выручку, а в моем собственном кармане все прибывает. Появилась в кармане хрустящая десятка. Пошел я к дяде Мише, протягиваю.
— Спасибо, дядя Миша, — говорю. — Научил, как жить.
— Дурак, — говорит дядя Миша, — вон милиционер стоит. Ему дай. А у меня и своих достаточно.
— Зачем же милиционеру? — дивлюсь я.
— Просто так. Подойди и дай. От тебя не убудет. А милиционеру приятно.
— Я же преступления не совершаю. Зачем ему давать?
— Дай, говорю, — дядя Миша сердится. — Да когда давать будешь, не болтай. Просто сунь в карман и отойди.
Пошел я к милиционеру. Суровый стоит. Рубаха на нем серая, шея потная, глаза оловянные. Подошел к нему прямо вплотную. Аж страшно. А он и не шевелится. В нагрудный карманчик ему ту десятку, трубочкой свернутую, сунул. А он и не заметил. Стоит, как статуя, глазом не моргнет. Не шелохнется. Пропали, думаю, мои денежки. Он и не почувствовал, как я ему сунул.
На следующее утро тот милиционер снова на посту: «Здравствуй, Витя», — говорит.
Удивляюсь я. Откуда б ему имя мое знать?
— Здравствуйте, гражданин начальник, — отвечаю.
А каждый вечер машина из колхоза приезжала. Отвалят мужики две-три тонны арбузов на новый день, а я за прошедший день отчет держу: было ровно две тонны; продал 1816 кг, остальные не проданы — битые и мятые, их 184 кг. Вот выручка — 308 рублей 72 копейки.
Взвесят мужики брак, в бумагу запишут, и домой поехали. А я битые арбузы корзиной через весь базар на свалку таскаю. За этим занятием меня дядя Миша застал. Охает, кряхтит, моей тупости дивится. Отчего, говорит, ты тяжелую грязную работу делаешь, да еще и без всякой для себя прибыли?
— Какая от них польза? — удивляюсь я. — Кто же их, гнилые да битые, купит?
Опять он сокрушается, глаза к небу закатывает. Продавать, говорит, их не надо. Но и таскать их на свалку тоже не надо. Оставь их, сохрани. Придет завтра контроль, а ты их и покажи второй раз, да вместе с теми, что завтра битыми окажутся. Продашь ты завтра допустим 1800 кг, а говори, что только 1650. А еще через день снова продашь 1800, но показывай все битые арбузы, что за три дня скопились, и говори, что удалось продать только 1500 килограммов. Так и пошло.
— Не увлекайся, — дядя Миша учит. — Жадность фраера губит.
Это я и сам понимаю. Не увлекаюсь. Если 150 кг в день у меня битых, я только 300 кг показываю, но не больше. А ведь мог бы и полтонны показать. На этих битых арбузах в день я по 25 рублей в свой левый карман клал. В колхозе я и в месяц по стольку не зарабатывал. Да от долей тех копеечных в карманах оседало. Да еще несколько секретов дядя Миша шепнул.
В последний вечер захватил я шесть бутылок коньяка, надел новые туфли лакированные, пошел к дяде Мише.
— Дурак, — говорит дядя Миша. — Ты, — говорит,эти бутылки своему председателю отдай, чтоб он и на следующее лето твою кандидатуру на собрании выдвинул.
— Нет, — говорю, — у тебя, может, и своих много, но возьми и мои тоже. Возьми их от меня на память. Если не нравятся — разбей об стенку. Но я тебе их принес и обратно не заберу.
Взял он их.
— Я, — говорю, — две недели торговал. А вы сколько?
— Мне, — отвечает, — семьдесят три сейчас, а вошел я в коммерцию с шести лет. При Государе Николае Александровиче.
— Вы за свою жизнь, наверное, всем торговали?
— Нет, — отвечает,только шнурками.
— А если б золотом пришлось торговать, сумели бы?
— Сумел бы. Но не думай, что на золоте проще деньги делать, чем на других вещах. Вдобавок все наперед знают, что ты миллионер подпольный. На шнурках больше заработать можно и спокойнее с ними.
— А чем тяжелее всего торговать?
— Спичками. Наука — исключительной сложности.