Что-то медленно твои ребята работают…
— Ба, из Амстердама! А ну-ка пошли! Пошли, пошли…
Шеремет схватил Значкова за рукав и потащил куда-то в служебные помещения, объясняя по дороге:
— У нас новые собаки, натасканные на наркоту… Апуделы. Нюх — алмаз! Даже анашу чувствуют в закрытом чемодане за пять метров…
Значков споткнулся и чуть не загремел на пол. Во внутренних карманах у него лежало семь пакетиков с травой и гашишем.
Шеремет уже втолкнул депутата в дверь. Прямо по тележкам, заваленным чемоданами и саквояжами, прыгали добродушные апуделы с высунутыми языками.
— Их кормят травкой, подсаживают на кокс… Герыча хорошо берут, — рассказывал таможенник, — Кислоту, суки, не жрут — выплёвывают. Дуреют они с неё, хрюкают, как свинюки…
Апудел закончил обнюхивать одну тележку и вразвалку побежал к следующей, задорно помахивая хвостом. Неожиданно собака посмотрела на Значкова. Николай Николаевич покрылся толстым, как шоколад на «Сникерсе», слоем пота. До собаки было три шага. А что, если она учует пакетики в его карманах?
Апудел довольно заурчал и ткнул носом один из чемоданов.
— Ишь ты, нашёл чего-то, — с радостным удивлением воскликнул Селезнёв и поспешил к тележке.
Капля пота со лба Значкова упала на бетонный пол. Апудел тыкал носом его собственный чемодан. Что он там мог унюхать? Крошки марихуаны? Неужели у него такое сумасшедшее обоняние?
Или на Значкова нашло затмение и он оставил один пакетик в чемодане? Его учил Голиков, что в багаже траву везти нельзя. Только на себе.
А что, если собака, обнюхав чемодан, бросится на него, на Значкова? Может быть, незаметно выбросить из карманов все пакеты в урну? Вон она, в двух шагах. Жалко… Да что жалеть, свобода дороже! Но не посмеют же они обыскать депутата… И вообще, до суда точно дело не доведут. Из политики выгонят…
Беспорядочные мысли носились по черепу Значкова, как толпа по Дворцовой площади 9-го января. Колени мелко-мелко тряслись.
— Умница, умница, — говорил собачке Шеремет — Нашла…
Собачка, как выяснилось, интересовалась не значковским чемоданом, а большой красной сумкой, которая лежала ниже.
Сумку вытащили, таможенный офицер уверенным движением открыл молнию, переложил пару вещей и, как фокусник, извлёк с самого дна маленький свёрточек.
— Что это? — вырвалось у Значкова. Он сам не заметил, как подошёл вплотную.
В свёртке аккуратно лежали — бок о бок — пять прозрачных пакетиков с нарисованными зелёными конопляными листочками. Такие же, как в кармане у депутата…
— Что это? — переспросил Шеремет. — Это чей-то лесоповал… Пойдём в зал выдачи багажа, посмотрим, чей…
Смазливый пацан в джинсовом костюме взял с ленты транспортёра красную сумку, пошёл к выходу… Как ловко подхватили его под локотки и унесли в служебную дверь два дюжих таможенника в гражданском! — Пикнуть не успел.
«Смертельная доза тетрагидроканнабинола в сорок тысяч раз превышает максимально достигнутую когда-либо человеком».
Значков полюбовался красотой фразы, заменил «достигнутую» на «воспринятую».
В сорок тысяч раз!
От табака умереть в две тысячи раз вероятнее. Но табак спокойно продаётся в каждом ларьке.
Загадка.
Как это ни смешно, мозги Значкову продувал его сын, студент Колька.
— Кому мешает, что люди курят по вечерам у себя дома растение, которое выросло под солнышком? — удивлялся наивный Значков-старший.
— Трава сносит крышу, — говорил Колька. — А эти, которым мешает, не могут жить без крыши. Им нужен кто-нибудь наверху, и лучше, чтоб вор в законе. А тех, кто хочет без крыши, они не понимают и на всякий случай гнобят…
— Но ведь люди с травы не дерутся, не ссорятся, не выясняют отношения, как пьянь… Не бегут в киоск догоняться! И голова у них по утрам не болит…
— Па, да дело-то как раз в том, что они не бегут догоняться.