— Но ты можешь не посылать к нему близких, — возразил Борис. — Спафарий ведь не приказывает тебе делать это, а только предлагает защиту от высадившихся на сушу русов, — осторожно добавил он.
— Если я не воспользуюсь его так называемым приглашением, он заподозрит во мне самые черные замыслы. Не знаю, насколько далеки от моего замка русы, но ромейские когорты стоят на перевалах меньше чем в одном переходе от нашей горницы. Этой грамотой спафарий предъявил мне ультиматум: либо я отдаю в его руки свою семью и оказываюсь всецело в его власти, либо, в случае отказа, он объявляет меня врагом империи и постарается уничтожить раньше, чем воевода Любен соберет полностью дружину и сможет прийти мне на помощь. Вот что, Борис, кроется за этим предложением ромейского брата-христианина Василия.
Борис склонил голову набок, хитро прищурился.
— Может, он и прав, кмет? Все знают тебя как сторонника Руси и недруга империи. Неудивительно, что спафарий решил получить веские доказательства твоего расположения к нему.
Кмет тяжело вздохнул, встал с кресла, подошел к окну.
— Ты прав, воевода. Как бывший воин, я хорошо понимаю спафария: кому хочется иметь у себя за спиной ненадежного союзника? И потому я принял нелегкое для себя решение. Подойди сюда, — подозвал он к себе Бориса.
Тот приблизился к окну и увидел под ним во дворе замка пять повозок, в которые дружинники грузили сундуки, всевозможный домашний скарб, бочонки и корчаги с питьем, мешки и корзины с едой. Возле передней повозки Борис и полутьме смог рассмотреть одетую в черное платье жену кмета, рядом с которой молодая, крепкая нянька держала на руках маленькую дочь Младана.
— Я отправляю семью к спафарию, — дрогнувшим голосом сказал кмет. — Может, под его защитой она на самом деле будет в большей безопасности, чем в этих горах. Хочу, воевода, чтобы ее проводил к ромеям лично ты. Гонец, доставивший послание, сказал, что его ждут две ромейские конные сотни, которые должны сопровождать его обратно к перевалам. Возьми половину оставшихся в замке воинов и передай мою семью этим ромеям. С ней я отправляю также самое ценное имущество, которое может пригодиться жене и дочери в случае какого-либо несчастья со мной… Спафарий Василий желает иметь доказательства моей любви к империи, пусть получит их, — с непонятной Борису мрачной усмешкой закончил Младан.
Акрит легко соскочил с дерева на землю, пружинисто выпрямился. Поправил сползшую на глаза каску, подскочил к Фулнеру.
— Русы, господин!
Викинг, безмятежно дремавший до этого в тени куста орешника, встрепенулся, вскочил на ноги.
— Сколько?
— Десять русов и проводник-болгарин.
— Куда скачут?
— В сторону замка кмета.
— Я сам хочу взглянуть на них. Помоги мне.
Акрит помог Фулнеру взобраться на нижнюю ветвь дерева, с которого только что спрыгнул, после чего викинг без особых затруднений добрался до вершины. На дереве он пробыл недолго, и когда снова очутился на земле, вид у него был явно озадаченный.
— Что прикажешь делать, господин? — спросил старший из акритов. — Где встретим русов и скольких будем брать живыми?
— Помолчи, ромей! — зло оборвал его Фулнер. — Лучше назови самых метких у тебя стрелков.
— Я и Гавриил.
— Оба будете стрелять в руса, которого я укажу. Один пусть попадет ему в ногу, другой — в плечо. Только в эти места и никуда больше. Хорошо понял меня?
— Да, господин. Что делать с остальными русами и болгарином?
— Они мне не нужны, а потому пусть сгинут под стрелами. Но учти, что ни один из них не должен уйти отсюда живым.
— Может, двух-трех взять в плен? — предложил старший из акритов. — Вдруг кто-нибудь из русов да развяжет язык?
Не будь с ними варяга, акрит так и поступил бы.