Ивмозгумальчишки-принцатутже
мелькнула злорадная мысль: а ведь этого человека можно превратить воружие,
которое позволит ему смирить гордыню других церковников. Онподнялрукуи
поманил монаха к себе.
- Как тебя зовут? - спросил его принц.
- Меня называют Сулейманом, владыка, - был ответ, и это имясталоеще
одним подтверждением мавританскогопроисхождениямолодогочеловека.Хотя
нужды в таком подтверждении, в общем-то, не было.
Афонсо Энрикес рассмеялся. Отличная будет шутка - поставитьнадэтими
высокомерными священниками, не пожелавшими сделать выбор,такогоепископа,
который лишь немногим лучше заурядного арапа!
- Дон Сулейман, - молвил принц,-нарекаювасепископомкоимбрским
вместосбежавшегобунтовщика.Готовьтеськпраздничноймессе,которая
состоится нынче же утром и во времякоторойвыобъявитеобосвобождении
меня от наказания.
Обращенныйвхристианствомавротпрянул;еголицоцветамеди
побледнело и приобрело болезненный сероватый оттенок.Несколькозамыкавших
шествие священнослужителей обернулись и замерли за спиноймавра,вытаращив
глаза.Услышанноепотряслоивзбесилоих.Этобылоивпрямьнечто
совершенно невероятное.
- О нет, мой государь! Нет, только не это! - запричиталдонСулейман.
Такая перспектива привела его в ужас, и он от волнения сбился налатынь:-
Domine, non sum dignus, - вскричал он и ударил себя кулаком в грудь.
Но непреклонный Афонсо Энрикес ответил на латынь монаха своей латынью:
- Dixi! Я все сказал! -твердоответилон.-Занеповиновениеты
заплатишь мне жизнью.
Исэтимисловамипринц,лязгаядоспехами,вышелнаулицув
сопровождении своих спутниковитвердомубеждении,чтонынчеутромон
потрудился на славу.
Всепоследующиесобытияразворачивалисьвполномсоответствиис
опрометчивыми распоряжениями мальчишки и в вопиющемпротиворечиисовсеми
законами церкви. Дон Сулейман, облаченный в мантию и митру епископа, ещедо
полудняпропел"KyrieEleison"всобореКоимбрыиобъявилинфанту
Португалии, смиренно иблагочестивопреклонившемупереднимколена,об
отпущении всех его грехов.
Афонсо Энрикес был очень доволен собой. Он обратил все дело вшуткуи
всласть посмеялся вместе со своими приближенными.
Однако Эмигио Монишу и самым почтенным членам совета было вовсенедо
смеха. С благоговейным страхом наблюдали онизатем,какразворачивается
этопочтисвятотатственноедейство,иумолялимонархапоследоватьих
примеру и взглянуть на свое деяние трезвыми глазами.
- Клянусь мощами святого Якова! - кричал он им в ответ. - Я непозволю
попам запугивать принцев!
Такое высказывание в двенадцатом столетии можно было бы счесть едвали
не революционным.