А тиун ему ничего не сказал, развернул коня и не спеша поехал к Днепру.
В спину Ярославу пламенел закат.
Глава 11
Пришли бродники из ближних поселений и помогли собрать мертвых. Больше восьмидесяти их было со стороны киевлян; а язычников-половцев не считали – они лежали целым полем.
Доспехи с убитых поснимали, пригодные отдали бродникам.
Побитых киевляне разложили в три рядка и насыпали над ними холм. Позвали еще купцов и бродников. Все они помогли носить землю. На вершине холма установили большой деревянный крест. А монахи-паломники и среди них отец Торольв из скейда Рагнара прочитали под крестом короткие молитвы на своих языках. Ведь под хоругвью Ярослава были люди с разных концов света, и многие из них остались лежать здесь. И теперь уже не хоругвь их объединяла, а курган.
Трупы половецкие приволокли со всей степи и скинули в волчью балку. Привалили их вырубленным кустарником, наскоро засыпали песком и землей, забросали камнями. Сверху не оставили ни холма, ни столба. А место сразу забыли…
Работу закончили под утро.
И здесь приехал лях Богуслав. Все увидели его и удивились, только теперь вспомнили, что не было ляха всю ночь. До сих пор блуждал Богуслав где-то по степи. Вернулся же не один. Сам ехал на коне, а за собой тащил пленника на половецком аркане. Руки у пленника были крепко скручены у запястий, ноги босы, сбиты в кровь. А лицо трудно было разглядеть издали – чем-то закрыл его лях.
– Окота поймал! – обрадовались купцы.
Но обрадовались раньше времени. Ошиблись купцы, потому что до сего времени никто из них ни разу не видел Окота. Хотели только, чтобы это был он, хотели, чтобы ханская голова слетела с плеч и скатилась в волчью балку. Быстрые на суд, уже решали купцы, что им делать с ханским телом. И решили посадить его на кол и выставить в степи для устрашения новых команских орд.
Хоть голова пленника и его плечи были покрыты чепраком, но сразу увидели люди из дружины, а также тиун Ярослав, что этот человек и мельче, и тоньше хана Окота. И еще подметили, что не стонал бы так жалобно команский хан – зубы сжал бы, зубы свои раскрошил бы, но не стонал. А вернее всего, смеялся бы над ляхом Окот. Игрец же подумал, что видит перед собой Атая, несчастливого хана, и пожалел его опять – на этот раз не отпустит тиун пленника и не про курай будет спрашивать, а про зазубрины на его сабле, про количество стрел в колчане.
Довольный, спрыгнул Богуслав с коня. Размотал аркан, освободил руки пленника, сбросил с его головы старый потертый чепрак. И все увидели побитое лицо берендея-шорника.
Богуслав сказал:
– Хотел скрыться. Петлял, как лис…
– Хитрый лис, – согласился Ярослав. – Но и на самого хитрого лиса находится охотник.
Здесь шорник тихо опустился перед Ярославом на колени, потом грудью лег на землю, а лицом, разбитым и заплывшим, прижался к пыльному сапогу тиуна.
Богуслав пнул берендея в бок:
– Я не для того ловил тебя, лисица, в степи, чтобы ты здесь терся о ноги Ярослава. И не для милости волок тебя сюда, а для того, чтобы содрать здесь твою шкуру.
И Богуслав взялся за меч.
– Отпусти ты его, – попросили купцы. – Не губи еще одну душу.
Лях сказал:
– Он не тревожился о ваших душах.
Воеводы подтвердили:
– Этот шорник – враг. Он искал нам большой беды.
Тиун высвободил ногу, сказал купцам:
– Если бы два дня назад мы поверили берендею, то вы уже сегодня на дне реки кормили бы рыб своими мозгами. Хорошо ли это? И хорошо ли – болботать здесь, не спросясь Ярослава, и судить прежде него?
Тут купцы, вспомнив злобный нрав тиуна, испугались и опустили головы. Стояли они и думали, что же такого налгал этот берендей. А люди из Ярославовой чади все рассказали купцам.
Монахи-паломники также были здесь и все слышали.