Наклонилась, подняла край одеяла, прикрывавшего его раненую голову, и, издав приглушенное восклицание, повернулась к Хранителю, видимо собираясь задать ему несколько вопросов.
Но его уже не было, и, оставшись одна, ибо она считала, что я в беспамятстве, женщина пододвинула грубый табурет к кровати Лео, села и стала смотреть на него с почти ужасающей серьезностью; в этом взгляде, казалось сосредоточивалась и выражалась вся ее душа. Прошло долгое время, прежде чем она поднялась и стала быстро ходить взад и вперед по комнате, прижимая руки то к груди, то ко лбу; похоже было, что она в сильном смятении, напряженно пытается что-то вспомнить, но не может.
– Где и когда? – шептала она. – О, где и когда?
Не знаю, чем закончилась эта сцена, хотя я и боролся с забытьём, оно все же оказалось сильнее меня. Царственная женщина – Хания – все время находилась в нашей комнате и ухаживала за Лео с величайшей заботой и нежностью. Иногда даже, когда Лео не нуждался в ее услугах или же ей просто нечего было делать, она подходила и ко мне. По всей вероятности, я возбуждал ее любопытство, и она ждала моего выздоровления, чтобы утолить это любопытство.
В следующий раз я проснулся уже ночью. Комната была озарена светом луны, сияющей в ясном небе. Проникая через окно, яркие лучи попадали на кровать Лео, и я увидел, что рядом с ним стоит эта темноволосая величественная женщина. Каким-то образом он, должно быть, ощущал ее присутствие, ибо бормотал во сне – то по-английски, то по-арабски. Все ее движения показывали, что она очень заинтересована. Внезапно она встала и подошла на цыпочках ко мне. Я прикинулся спящим, да так искусно, что сумел ее обмануть. Должен признаться, что я и сам был заинтересован. Кто эта женщина, которую Хранитель называет Ханией Калуна? Не та ли, кого мы разыскиваем? Почему бы и нет? Но ведь будь это Айша, я сразу же узнал бы ее, у меня не было бы никаких сомнений.
Она возвратилась к Лео, стала на колени, и в глубоком безмолвии – ибо Лео прекратил бормотать – мне казалось, что я слышу, как бьется ее сердце. Затем она тихо заговорила – все на том же варварском греческом языке с примесью монгольских слов, изобилующих во многих наречиях Центральной Азии. Я плохо ее слышал и не понимал всего, но несколько фраз я все же понял, и они не на шутку меня испугали.
– Человек моих снов, – прошептала она. – Откуда ты? Кто ты? Почему Хесеа велела тебя встретить? – последовало несколько непонятных фраз. И потом: – Ты спишь, а глаза сна открыты. Отвечай же, велю я тебе, отвечай, что связывает меня с тобой. Почему ты всегда снишься мне? Откуда я тебя знаю? Откуда? – ее мелодичный, с богатыми модуляциями голос постепенно стихал и наконец замолк совсем; она как будто не решалась произнести вслух то, что вертелось у нее на языке.
Когда она нагнулась над Лео, длинная прядь волос, выбившихся из-под диадемы, упала на его лицо. Легкое прикосновение этой пряди пробудило Лео, он поднял худую, белую руку, коснулся своих волос и сказал по-английски:
– Где я? А вспоминаю… – Он попробовал подняться, но не смог; их глаза встретились. – Ты та самая госпожа, что вытащила меня из воды, – произнес он на ломаном греческом языке. – Скажи, не та ли ты самая царица, которую я так долго ищу? Ради которой я перенес столько мук?
– Не знаю, – ответила она тихим, дрожащим, медово-сладким голосом. – Но я действительно царица, и зовут меня Хания.
– Скажи, царица, помнишь ли ты меня?
– Я часто встречалась с тобой во сне, – ответила она. – Мы, вероятно, виделись в далеком прошлом. Да, я поняла это, как только увидела тебя в реке. Незнакомец со знакомым лицом, умоляю тебя, назови свое имя.
– Лео Винси.
Покачав головой, она шепнула:
– Имени твоего я не слышала, но самого тебя знаю.
– Ты знаешь меня? Откуда? – с трудом выговорил он и тут же погрузился в сон или забытье.