– Я знаю ваше отношение ко мне; мы вместе провели наше детство; но это было уже давно; вы теперь один из великих вождей, один из самых знаменитых воинов вашей нации, а я по-прежнему осталась бедной женщиной.
– Лесная Роза моя сестра; ее малейшие желания всегда будут священны для меня.
– Благодарю, но оставим этот разговор и поговорим лучше о наших первых летах, так скоро прошедших, увы!
– Вчера не существует более, – сказал вождь.
– Это правда, – отвечала донна Мария со вздохом, – зачем говорить о том времени, которое уже не возвратится?
– Сестра моя возвращается в Чили?
– Нет, я выехала из Сантьяго и намерена несколько времени прожить в Вальдивии; я оставила моих друзей продолжать путь, а сама свернула с пути, чтобы навестить моего брата.
– Да, я знаю, что тот, кого бледнолицые называют генералом Бустаменте, едва излечившись от ужасной раны, отправился в путь месяц тому назад и теперь осматривает провинцию Вальдивию. Я сам намерен скоро побывать в этом городе.
– Там теперь много бледнолицых с юга.
– Между ними нет ли кого-нибудь известного мне?
– Не думаю; впрочем, да! Есть один – дон Тадео, мой муж.
Антинагюэль с удивлением поднял голову.
– Я думал, что он расстрелян? – сказал он.
– Он действительно был расстрелян.
– Каким же это образом он еще жив?
– Он чудом избежал смерти, хотя был опасно ранен.
Донна Мария старалась прочесть на бесстрастном лице индейца, какое впечатление произвело на него это известие.
– Пусть сестра моя слушает, – сказал он через минуту, – дон Тадео еще враг ей, не так ли?
– Более чем прежде.
– Хорошо.
– Мало того, что муж мой низким образом бросил меня и отнял у меня мое дитя, это невинное существо, которое служило мне единственным утешением и помогало мне переносить горести, которые он причинял мне, злодей нанес мне величайшее оскорбление, заведя публично связь с другой женщиной, которую повсюду таскает с собою... она и теперь с ним в Вальдивии.
– А! – сказал вождь с некоторым равнодушием.
Привыкнув к ароканским нравам, позволявшим каждому мужчине иметь столько жен, сколько он может прокормить, Антинагюэль находил поступок дона Тадео весьма естественным. Это не укрылось от донны Марии, и ироническая улыбка сжала ее губы. Она продолжала небрежным тоном, но пристально смотря на индейца:
– Кажется, эту женщину зовут донной Розарио де Мендоз... говорят, что это очаровательное создание...
Это имя, произнесенное донной Марией по-видимому совершенно равнодушно, произвело на Антинагюэля действие громового удара; он вскочил и с пылающим лицом, со сверкающими глазами вскричал:
– Розарио де Мендоз, говорите вы, сестра моя?
– Боже мой, я ее не знаю, – отвечала донна Мария, – я слышала только ее имя; кажется, что действительно так зовут эту женщину... но, – прибавила она, – какое участие принимает в ней брат мой?..
– Никакого, – перебил индеец и опять сел на свое место. – Зачем сестра моя не мстит человеку, который ее бросил?
– К чему? Притом на какое мщение могу я надеяться? Я женщина слабая и боязливая, без друзей, без поддержки, одна.
– А я, – вскричал вождь, – я-то что же?
– О! – сказала донна Мария с живостью. – Я не хочу, чтобы брат мой мстил за мою личную обиду.
– Сестра моя ошибается; напав на этого человека, я отомщу ему в то же время и за свою собственную...
– Пусть брат мой объяснится; я его не понимаю.
– Сейчас объяснюсь.
– Я слушаю.
В эту минуту вошла мать Антинагюэля и, подойдя к сыну, сказала печально:
– Напрасно сын мой вспоминает старое и бередит прежние раны.
– Женщина, удались! – возразил индеец. – Я воин, отец мой завещал мне мщение; я поклялся отомстить и исполню мою клятву.
Бедная индианка вышла со вздохом. Красавица, любопытство которой было возбуждено в высшей степени, с нетерпением ждала, чтобы вождь объяснился.