Единственное, чего я никогда не смогу перенести - это холод…
Хорошо, что рядом со мной был еще один живой человек. В этом ледяном безмолвии можно было сойти с ума. Только его хриплое дыхание, только его редкий, едва сдерживаемый кашель не давал провалиться сознанию в небытие.
Я ненавижу холод… От него нельзя сбежать… Раньше я ненавидел много вещей: общественный транспорт с его вечной толчеей. Вонючие автомобили, хамоватых продавщиц, вечно разбитые дороги, шум, громкие голоса… Сейчас я понимаю, какие это были мелочи…
Я ненавижу только холод…
Когда облака на пару минут разошлись, и белесый свет луны озарил небольшую избушку посреди заснеженной поляны, ни я, ни мой спутник не поверили своим глазам. Неужели…
Из последних сил, падая, застревая в снегу, мы брели к ней. Счастье… Знал ли я когда-нибудь что это такое? Счастье - это тепло… Когда ты можешь чувствовать свои руки… Когда ты можешь шевелить своими конечностями без труда, без обжигающей холодной боли…
В дом тоже пробрался холод. Давно, не спеша и не медля. Поступью хозяина он вошел через прорехи в крыше, через разбитые стекла. Но его еще можно было прогнать…
Небольшой огонек разгорелся в центре дома. Он пожирал доски и прочий мусор. Мы кормили его, давали ему энергию и силы. Взамен он прогонял холод.
Скрипя от неудовольствия, упорствуя до последнего, холод покидал стены развалюхи. За разбитыми стеклами, в которых отражался огонь, темнел заповедный лес. Вековые ели мохнатыми великанами застыли на его страже. Мой спутник поднялся, оторвал взор от пляски язычков пламени. Нетвердым шагом подошел к окну.
Тени скользили по обветшалым стенам избушки. Застыв у разбитого окна, он стоял, пустым взглядом уставившись вдаль. В его бесстрастных глазах отражались всполохи огня. Холод снова обнял меня, заставляя вздрогнуть. Даже жаркое пламя не могло его прогнать.
Пошатываясь, мой спутник побрел к двери, по дороге скидывая с себя куртку.
Сначала было действие. Я бросился к нему, повалил на грязный пол. Потом пришла мысли - «зачем?»
- Там… Девушка… - прохрипел он.
- К дьяволу тебя…- слова царапали сухое горло, голос больше походил на карканье.
- Там… Ее холодно… - в глазах его появилась такая жалость и боль, что я невольно разжал руки.
Мой спутник не попытался встать. По крайней мере, сразу…Медленно и отрешенно он поднялся. Я пытался его остановить. Он все твердил про девушку…
А там был только холод…
Прогорал огонь. Я сидел, скрестив ноги по-турецки, положив рядом ружье. Оно было теплым. Почти горячим. Рядом сидел он. Мне пришлось его связать. Иначе мне пришлось остаться одному. И тогда холод вновь вернулся бы…
- Отпусти меня… - голос чуть подрагивает.
- Я не могу отпустить тебя. - приходится говорить мягко. - Там никого нет. Только холод.
- Там девушка. Я видел ее.
- Не правда. - усмехаюсь. - Там только холод.
Он замолкает. Хорошо. Глаза закрываются, но я знаю, что спать нельзя. Только не всем вместе.
- Спи. - прошу, почти умаляю его. Но мой спутник смотрит на меня…
- Нет. Если я усну… - он уже почти шепчет, - она может умереть…
- Там никого нет! - кричу, срывая горло. - Там! Никого! Нет!
- Я видел ее. - тихо, на уровне слышимости.
- Это была ель, сугроб, что угодно! - подлетаю к нему, трясу за плечи. Его голова безвольно болтается из стороны в сторону. - Там никого не может быть!
- Это был не сугроб… Там замерзает девушка… На ней только платье, отнеси ей мою куртку… - шепчет он.
Я устал. Сажусь снова возле огня, жадно лижущего дерево. С дыр сыпались крохотные осколки холода - снежинки, потревоженные нашим теплом.
Сон пришел вместе с теплом. Но я-то знал, что спать нельзя. Холод до конца не ушел из дома, таился по углам, наблюдая и выжидая. Глаза слипались, тепло манило и звало к себе.
- Я развяжу тебя, если ты будешь следить за огнем.
Мой спутник посмотрел на меня почти радостным взглядом. Однако там мелькало слишком много эмоций. Тогда я понял - ему нельзя доверять. Я ни за что не развяжу его. Даже если он будет умолять меня. Но он не умалял. Не просил. Просто сидел, смотря в окно. Он явно что-то замышлял. Уверенность в этом росла и росла.
Тревоги уходили в даль. Сон все-таки победил там, где проиграл всемогущий холод. Мне пришлось лечь вместе с этим… предателем. В том, что он предал меня, сомнений не было. Он только и мечтал о том, что бы погасить огонь…
Глаза слипались. Мельтешили огненные блики… Бездна тепла поглотила меня.
Утро выдалось на удивление солнечным. Я лежал на спине, смотрел сквозь прорехи на небо. Рядом лежал мой спутник, горел огонь…
Воздух звенел, подобный хрусталю. В тени старых елей стояла девушка, одетая в тонкое льняное платье. Белые, словно снег, волосы, слегка развевались на невидимом ветру. Острые, будто края снежинки черты лица были так же прекрасны и завораживали. Она смотрела, как тает старый бревенчатый дом, оставляя после себя круг древних камней, в центре которого лежали два тела.
Босые ноги ступали по снегу, не оставляя следов. Тела внутри круга все больше и больше покрывались инеем. Девушка подошла к ним, бесстрастно рассматривая двух мужчин. Один лежал скрючившись, обняв винтовку. Второй лежал боком на потухшем костре. Веревки обгорели, а остекленевшие глаза смотрели в сторону девушки. Губы красавицы тронула легкая усмешка.
Опустившись на колени, девушка молитвенно сложила ладони. Ветром пронесся ей голос над лесом:
- Тебя, великая мать, Ледяная Княжна, приношу эту жертву…
Тела уже не было видно из-под инея. Последними скрылись глаза, безжизненно смотрящие куда-то вдаль.
Древняя пуща, владения Ледяной Княжны, принимали жертву.
…Огонь почему-то почти не грел. Мы сидели рядом, протягивали руки, но холод все-таки завладел и им…
Странная Жизнь
rosskif
«Опять всю ночь не спать
Понять пытаясь самого себя.
Странная эта жизнь, моя…»
А. Розенбаум
Полуденное солнце разошлось не на шутку - жгло нещадно, зло, но все равно не могло справиться с последствиями ночного ливня. Луговые травы купались в теплых испарениях. Пригнувшись от собственной тяжести, вбирали щедрый для этих мест ультрафиолет, переваривали его, запивали дождевой водой и гнали в клубни, луковицы, заготавливая на предстоящую зиму. А она, судя по шикарному лету, предстояла долгая и ох какая нелегкая.
Волчица лежала на примятой траве и, щурясь, попеременно следила то за щенками, играющими с лосиной костью, то за пятнышком света, пробившим густую листву и подкрадывавшимся к ее боку. Как только солнечный родственник столь лакомой для волка добычи коснулся серой шерсти, мать нехотя встала, потянулась и перешла глубже в тень - негоже волку, подобно презренной кошке, купаться в теплых лучах. Одному из щенков надоело тягать всей компанией старую кость и он, оглядевшись, подбежал к краю вытоптанного пятачка, ища чтобы такое покусать, погрызть, разорвать. Трава на границе исследованных земель росла высокая, в два роста волчонка, но это ничуть не смутило первооткрывателя. Он с разбега, забавно подкидывая передние лапы, попытался вклиниться в чащу, но уперся лобастой головой в толстый, вот-вот грозящий лопнуть от переполнявшего его сока, стебель одуванчика. Это был вызов - волчонок с энтузиазмом принялся грызть наглый ствол. Жирная мякоть лопалась под острыми зубками, брызгала белым молоком. Щенку горький сок пришелся явно не по душе, он злился, пытался выплюнуть изо рта гадость, но неравную борьбу с соперником не прекращал. Исполинское растение шатало, раскачивало. Наконец стебель не выдержал, преломился посередине и со злорадством камикадзе ударил падающей макушкой убийцу прямо по голове. Белые парашютики взметнулись вверх и волчонок схватил нового обидчика пастью, став счастливым обладателем полного пуха. Смельчак задумчиво пожевал добычу и принялся скуля выплевывать сухую гадость. Одно зернышко прилипло к влажному носу, щенок обиженно потер морду лапой, скосил глаза к переносице пытаясь разглядеть прилипчивую «щекоталку» и оглушительно чихнул.
Парашютик взметнулся ввысь, богатырский чих проталкивал его сквозь застывшее марево испарений. Но вот штиль закончился и ветерок радостно подхватил зернышко, играючи поднял его над деревьями, затем еще выше, выше, к самым облакам. Туда, откуда горизонт переставал быть ровной линией и изгибался, доказывая то, что долгие века было понятно лишь ветру и его попутчикам: земля круглая.
Вскоре борею наскучило играться с семенем, воздушные ладони разжались и приобщенный к великим тайнам мира сего пух, лениво и медленно, словно выбирая посадочную полосу, полетел к земле. Приземлился. Удачно. Влажный песок с готовностью принял зернышко, которое тут же, как будто всю недолгую жизнь готовилось к этому моменту, принялось вбирать в себя воду, толстеть на глазах, вот-вот грозя разорвать грубую кожицу и впиться в жирную почву зеленым ростком корня.