Вошли двадцать женщин, несших блюда с освященными в храме приношениями, которыми украсили своеобразный алтарь из яств, предназначавшихся невидимым силам, которые возглавляли пир. Жрицы — в черных париках, облегающих платьях, покрытых сеткой из голубых жемчужин, в браслетах на запястьях и щиколотках — были одна очаровательнее другой.
Но последняя превосходила всех.
Она была так грациозна, что пленила даже самых искушенных. Благородная походка, лицо с удивительно тонкими и нежными чертами, узкие бедра — она, казалось, происходила из мира, где царило само совершенство. Божественный ювелир придал форму ее красоте, изгиб ее ресницам, прелесть ее глазам, сияние которых затмевало блеск утренней звезды.
Спокойно и медленно, словно она находилась одна в храме, юная жрица положила на алтарь распустившийся цветок лотоса.
И над земной радостью людей поплыл неземной аромат...
Затем она удалилась с такой грацией, что собрание замерло, очарованное.
Она прошла мимо Икера, и он не мог не узнать ее: это действительно была та восхитительная женщина, которая вышла к нему из зарослей ивы.
16
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Маленький Цветок у Икера, лежавшего на своей циновке с мокрой льняной тряпкой на лбу.
— Прикрой дверь, малейший луч света мне невыносим.
Девушка сменила повязку.
— Хочешь, я сделаю тебе массаж?
— Это необязательно.
— Это несварение, пожалуй, слишком жестокое.
— Похоже, что так.
— Ты не умеешь лгать, Икер! И я за тобой наблюдала: ты почти ничего не ел. Ты слег в постель не из-за несварения.
— Это неважно.
— Напротив, это очень важно! Почему ты в таком состоянии?
— Не знаю.
— Зато я знаю! Ты думаешь, я не видела, какими лихорадочно горящими глазами ты на нее смотрел?
— О ком ты говоришь?
— Об этой жрице, которую все мужчины, а ты в особенности, пожирали взглядом! Ты, похоже, влюбился и заболел одновременно.
— Ты не можешь понять, Маленький Цветок.
— Наоборот, я слишком хорошо понимаю! Но не стоит питать надежды, которые столь несбыточны. Эта девушка — жрица, которая живет в храме, откуда выходит лишь для исполнения ритуалов. Ты никогда ее не увидишь.
Икер поднялся.
— В каком храме?
— Кроме этого, тебя ничего не интересует! Вообрази: никто не знает; да так оно и лучше. Может быть, ты, наконец, проснешься и увидишь, что я — не сон?
— Прошу, оставь меня.
Икер хотел глубоко в памяти запечатлеть то волшебное мгновение, когда юная жрица обратила на него свое внимание. Он должен был заговорить с ней, спросить ее имя, сделать какой-нибудь жест, даже смешной, чтобы ее удержать.
Она в первый раз пришла сюда?
В первый и в последний.
— Ты наверняка знаешь ее имя, Маленький Цветок!
— К несчастью, вынуждена тебя разочаровать.
— Кто-нибудь специально ее пригласил, кто-нибудь сможет мне о ней рассказать!
— И не надейся... А теперь вставай и иди работать. Эта история с несварением не может длиться вечно. Не забудь, ты должен отдать долг.
Жить и не видеть ее не имело смысла.
Увы! Дочка хозяина говорила правду — никто здесь не знал имени прекрасной жрицы. Она была лишь волшебным видением во время ритуала, и самым разумным было бы ее забыть.
Но Икер любил ее, и других женщин для него не существовало. Как бы ни велики были предстоявшие трудности, он должен был ее найти.
— Вот и самый тяжелый период года, — сказал ему верзила. — Нагрянули писцы-счетоводы и сейчас станут проверять, точно ли указано количество голов в каждом стаде. Обмануть здесь невозможно, в противном случае наплачешься под градом палочных ударов и заплатишь огромный штраф. К тому же нужно еще быть вежливым с этими занудами.
Писцы устроились под навесом, налоговому чиновнику принесли подушку. Лицо его, высокомерное и самодовольное, было отвратительно Икеру.