К великому удивлению толпы, остававшейся на улице с упорством, свойственным праздным массам, лошади переселенцев были расседланы, повозки поставлены в сарай, а любопытные, несмотря на свои усилия, никак не могли добиться сведений о причинах, побудивших переселенцев поступить подобным образом.
Через день, незадолго до восхода солнца, Джонатан Диксон, вставший с рассветом, наблюдал в конюшне за тем, как его сыновья и слуги кормили лошадей; внезапно на улице поднялся необычный шум, похожий на стук колес нескольких экипажей, и в ворота той гостиницы, где поселился переселенец, раздались три или четыре громких удара.
Любопытный, как вообще все американцы, Джонатан поспешил из конюшни в большую залу. Каково же было его удивление, когда он вдруг очутился лицом к лицу с Сэмюэ-лем Диксоном, своим братом. Именно честный фермер был причиной такого шума. Хозяин гостиницы, еще сонный, отворил ему ворота.
— Как! Это ты, брат?! — воскликнул Джонатан, увидев его.
— А кто же еще, позволь спросить? — ответил фермер, смеясь. — Или тебе неприятно меня видеть?
— Напротив, но я не ожидал тебя так скоро.
— Полагаю; но я рассчитал, что если не потороплюсь, то, пожалуй, не увижусь с тобой, и предпочел приехать немного пораньше.
— Как вы прекрасно придумали, брат, — сказала миссис Диксон, появившаяся в эту минуту.
— Не правда ли, сестра? Кроме того, я знал, — прибавил Сэмюэль с насмешливой улыбкой, — как мой брат торопится прибыть на знаменитую плантацию, которую он ищет, и не хотел заставлять его ждать.
— Прекрасно рассудил, — сказал Джонатан, — ты умеешь держать слово, брат.
— Это мне всегда говорили, — ответил Сэмюэль.
— Теперь я слушаю тебя. О каком это важном деле ты хотел поговорить со мной?
— Это правда, — сказал Сэмюэль, потащив брата к двери. — Поди-ка сюда.
Джонатан пошел за братом, и скоро они вышли на улицу, заставленную пятью нагруженными повозками, запряженными сильными лошадьми и окруженными двенадцатью слугами.
— Ну что? — спросил Джонатан, повернувшись к брату.
— Смотри; что ты видишь?
— То, что ты видишь сам: повозки, лошадей, работников.
— Прекрасно. Знаешь ли ты, что это значит?
— Я тебя не понимаю.
— Это значит, — бесстрастно продолжал фермер, — что так как мои замечания были бесполезны и ты упорствовал в твоем безумстве, то, как твой старший брат, я счел своим долгом не бросать тебя на том нелепом пути, на который ты вступил. Я продал все и приехал. Я еду с тобой.
— Ты это сделал, брат? — вскричал Джонатан, глаза которого наполнились слезами.
— Ты моя единственная родня; куда ты поедешь, туда поеду и я. Но, повторяю тебе, мы с тобой два безумца, и я, быть может, еще больше тебя! Как всегда, я рассудил верно, а поступил, как ребенок.
Вся семья обожала дядю Сэмюэля; велика была всеобщая радость, когда его намерение стало известно. В особенности радовалась Диана.
— О, добрый дядюшка! — вскричала она в слезах, бросившись к нему на шею. — Вы сделали это для меня?
Фермер поцеловал ее и, наклонившись к ее уху, шепнул:
— Тс-с! Неужели ты думаешь, что я бросил бы тебя, племянница?
Через два часа караван, увеличившийся вдвое, отправился в путь, взяв направление на север.
ГЛАВА IV. О человеке, который макал сухари в воду и припеваючи ел сардинки
Наступили первые дни октября; довольно сильный мороз освободил ту страну, куда мы переносим наше действие, от комаров, которые в жаркое время года кишат бесчисленными мириадами у воды и под густыми ветвями девственных лесов, составляя страшный бич тех краев.
Через несколько минут после восхода солнца путешественник на великолепной вороной лошади, в костюме лесного охотника, что с первого взгляда показывало его белое происхождение, выехал шагом из высокой дубравы к обширному лугу, тогда почти неизвестному самим охотникам, этим смелым исследователям прерий.