Всю ночь я пролежал на скалах. Спать я не мог, мне все время мерещилось тело твоего отца, как я видел поутру, когда оно погружалось в море. На другой день капитан вышел ко мне. Он был серьезен и мрачен, но, какие бы ни были его подозрения, он, очевидно, не решался обвинить меня.
Только через неделю увидел я твою мать. Все это время я не смел показываться ей на глаза, но, убедившись в том, что никто не возбуждает против меня обвинения, я опять ободрился, вернулся в хижину, и все пошло по-старому.
ГЛАВА XIII
Было, однако, очевидно, что твоя мать чувствовала ко мне отвращение, скажу даже, ужас, который не в силах была побороть. Она ничего не говорила, но никогда не смотрела на меня и редко отвечала на мои вопросы. Странно сказать, такое отношение ко мне с ее стороны не только не охлаждало меня, но, наоборот, еще сильнее притягивало к ней. Прежнее чувство влюбленности возгоралось во мне с новой силой. Чем более сторонилась она от меня, тем фамильярнее я становился. Я принял с ней шутливый тон, а капитану Джемсу приходилось иногда вмешиваться и унимать меня. Это был человек с сильной волей, который, в случае надобности, сумел бы совладать со мной. Я это сознавал вполне, и в его присутствии старался быть почтительным с твоей матерью, но как только он уходил, я становился отвратительно фамильярным. Кончилось тем, что твоя мать выразила желание, чтобы мы ходили на работу не по очереди, а вместе, и оставляли бы ее одну. Я не противился этому, но ненависть моя к капитану была безгранична. Вскоре, однако, случилось происшествие, освободившее меня от него, и благодаря которому я остался один с твоей матерью. Теперь я должен отдохнуть, подожди часок, и ты узнаешь остальное.
Ночь уже надвигалась, но луна ярко светила и придавала окружающим скалам особенно дикий и суровый вид. Они высоко громоздились одна над другой, а над ними звезды мигали в темной синеве небес, и месяц торжественно сиял в безоблачном эфире. Это была величественная картина природы, и какими ничтожными казались перед ней два живых существа — бедный мальчик и старый негодяй-убийца, готовящийся предстать перед лицом карающего Судьи. Сидя неподвижно около него, я испытывал чувство благоговения и трепета, но не страха. Я думал: Господь сотворил все это и весь мир, и его, и меня — так сказано в Библии. Я размышлял о том, что такое Бог, и так просидел часа два, погруженный в свои думы, пока, наконец, не заснул, прислонившись спиной к скале. Меня разбудил слабый голос Джаксона; он просил воды.
— Вот, — сказал я, наклоняясь над ним и подавая ему воду. — Вы давно проснулись?
— Нет, — ответил он, — я только сейчас тебя позвал!
— А я заснул немного. Напившись воды, Джаксон сказал:
— Я теперь кончу. Бок начинает гореть. Он рассказал мне следующее:
— Месяца через четыре после смерти твоего отца, мы отправились однажды в овраг за дровами. Капитан шел по краю утеса, я следовал за ним. У каждого из нас было в руках по куску веревки, которой мы связывали дрова. Он вдруг поскользнулся и оступился, но, схватившись за куст, который случайно пустил корни в скале, удержался, хотя уже наполовину висел над пропастью.
— Подай мне конец твоей веревки, — сказал он мне совершенно спокойно, несмотря на страшную опасность, в которой находился.
— Хорошо! — ответил я.
— Скорей, скорей — куст подается!
Я делал вид, что очень тороплюсь, но нарочно запутал веревку вокруг ног и затем долго возился, как бы стараясь распутать ее. В это время капитан опять закричал: «Скорее!», и едва он успел произнести это слово, как ветка, за которую он держался, оборвалась, — и он полетел вниз.
Я слышал стук падения его тела на скалу.