Эллочка решилась спросить:
– А какие – мировые законы?..
– Ай, – Маринка понемногу отходила от влияния мировых законов, – есть у мужиков такая теория, что перед принятием любого решения, ну, например, вынести мусор или нет, следует в мировую матрицу подключиться: мол, правильно это будет – сейчас вынести мусор или хрен с ним, пусть кто-нибудь другой вынесет. Вопрос в том, кто этим «кем-нибудь другим» постоянно оказывается...
– Кто оказывается?..
– Ты меня вообще понимаешь или нет?
– Почти. Слушай, а может он – голубой на самом деле?
– Бубнов? Ну ты, мать, загнула. Заговорила ты меня, – спохватилась Маринка. – Что мы все твои проблемы-то обсуждаем? Посмотри-ка лучше в окно.
Эллочка посмотрела. За окном все было, как обычно.
– Да сюда, сюда, – Маринка ткнула пальцем, – видишь рядом с Данилкиными «Жигулями» красная машинка стоит? Хорошенькая такая?
– Ну...
– Это я купила.
Эллочка уставилась на нее тем взглядом, каким баран обычно смотрит на новые ворота.
– Ну квартиру ту я того, сдала, что мне, думаю, Египет, куплю лучше машину. «Форд Сиерра». Две двери, правда, старенький, конечно, но зато двигатель работает – класс! Это такой кайф, Элка, за рулем мчаться по дороге! Магнитола – орет, стекло опущено – ветер. Все документы на нее оформила – полдня на работе не была. Только номер еще в ГИБДД не получила. Побегу Данилке похвастаюсь. Утру ему нос с его «пятеркой». – И, счастливая, она убежала.
Эллочка вставила первый попавшийся диск в дисковод, но это ей не помогло. Тогда она начала открыто завидовать, чтобы не копить негативную энергию в себе и не получить невроз.
– Вот ведь как у людей все в жизни просто. Одного любит, с другим на съемную квартиру ездит, потом еще и совершенно безнаказанно сдает эту чужую квартиру, получает деньги и покупает иномарку. А я сижу, как дура, и реву из-за какого-то морального урода, тьфу ты... – высказала Эллочка вслух и действительно сплюнула.
«За последний месяц имело место восемь падений рабочих со станков...» – Эллочка вздохнула и закрыла «Ворд».
Глава одиннадцатая О наших деревянных лошадках
В понедельник утром Эллочка в коридоре нос к носу столкнулась с Окуневым. Он выходил из туалета, а она бежала на разбор полетов к Драгуновой. От неожиданной близости высокого начальства Эллочка слегка опешила. Впрочем, Окунев тоже опешил. Но не от близости молодой симпатичной Эллочки, а просто потому, что каждый человек, выходя из столь интимного места, как туалет, чувствует себя немного не в своей тарелке. И еще потому, что ему, Хозяину, как-то не пристало посещать один туалет с его работниками, но, что поделать, личный окуневский туалет еще только строился. Равно как и отделывался, благоговейно, его личный кабинет.
Эллочка увидела Окунева и встала как вкопанная. Окунев наткнулся на вставшую столбом Эллочку, поморщился и вальяжно направился дальше. Эллочка неопределенно вздохнула ему вслед и пошла к начальнице.
– А номер-то ничего, ничего, получился... – Ирина Александровна пробежалась глазами по материалам; Эллочка довольно улыбалась. – Во всяком случае, выглядит ничего, заголовки хорошие... Вот видите, Элла, все у вас отлично получилось. А вы боялись. – Драгунова отложила газету. – Думаю, моя помощь вам больше не понадобится. Сами теперь справитесь. Потерпите немного, Элла, мы найдем редактора, и вам снова станет полегче.
У Эллочки ножки подкосились:
– К-как – редактора?
– Вы же – исполняющая обязанности. А редактора мы просто найти не можем, вот и объявление дали, но никто не торопится звонить.
Это был удар ниже пояса.
У Эллочки даже слезы на глаза навернулись. Она что-то пролепетала и бросилась вон из кабинета.
Судьба повела себя так некрасиво, так несправедливо по отношению к ней, к Эллочке. Да как она могла с ней так поступить?! Как они – Драгунова, генеральный, Окунев этот ужасный – могут с ней так поступить, когда у нее вот-вот все стало получаться, когда она уже купила новый пиджак вместо того, институтского, зеленого?! Что ни говори, а жизнь умеет дать в морду, когда этого меньше всего ожидаешь. Эллочка влетела в свой кабинет, закрылась, забилась в кресло и разрыдалась.
Нарыдавшись, Эллочка позвонила Маринке. Маринки на месте не было. Судьба продолжала наносить Эллочке удар за ударом. Размазывая по лицу слезы и сопли, Эллочка бросилась дозваниваться бывшей подруге Лариске.
– Да, кто это? – ответила трубка знакомым голосом.
Эллочка разрыдалась.
– Элка, ты? Чего ревешь-то? – спросила Лариска, но без особого энтузиазма.
Эллочка путано начала рассказывать ей о тотальной несправедливости, царящей на свете. Рассказывая, Эллочка мучительно пыталась вспомнить, когда последний раз она виделась с Лариской и что та знает о ее новой жизни, а что – нет. Вспомнить не получалось, поэтому Эллочка решила рассказать все с самого что ни на есть начала. Лариска ее остановила:
– Да это я знаю, мы же виделись, ты ведь на той неделе у меня была. В пятницу.
Эллочка удивилась: она начисто забыла, что забегала к Лариске.
– Лучше скажи толком, что у тебя там с этим Бубновым. – Лариску загибы Эллочкиной карьеры не интересовали, и она гнула свое.
– А что у меня с Бубновым? – испугалась Эллочка.
– Да ты же через слово этого Бубнова своего поминаешь: Бубнов пришел, Бубнов сказал. А знаешь, кстати, я тут все-все про него узнала.
– И что?!
– Он в разводе!
– ???
– И дети у него есть!
– Дети? – Эллочка окончательно растерялась.
– Я-то думаю, что мне его фамилия так знакома. Помнишь мою двоюродную сестру Женьку? Так вот, мать Бубнова у нее английский в школе преподавала, она у него училка. И мать Женьки с его матерью подружились. Так вот, он разведен, живет с этой самой своей матерью-училкой в том доме, где в подвале новый фитнес-клуб открылся. В трехкомнатной квартире. У него машина «Жигули», и дача у них есть, а где – не знаю. А детей у него двое, старшему пятнадцать. А самому ему, кстати, сорок в августе исполнится. Не очень жених, между прочим – бабник. Дети опять же...
– Да наплевать мне на его детей! – Эллочка даже рассердилась. – И на машину с дачей. И знать ничего не хочу. Кто тебя просил сплетни собирать?
– Я ей помочь хочу, предостеречь, а она на меня же орет, – обиделась Лариска. – Правильно говорят: не делай людям добро – сама же поплатишься. – Буркнула «пока» и повесила трубку.
У Эллочки голова шла кругом: Профсоюзник свободен, а дети – что дети? Эллочка подскочила:
– Какое мне вообще дело – женат он или нет? – вслух сказала она и прошлась по кабинету от окна к дверям, а сердце пело: «Не-же-нат, не-же-нат!» – Меня больше волнует, утвердят ли меня редактором, – с этими словами Эллочка прошлась от дверей к окну. Сердце, правда, говорило о другом...
А потом села и снова собралась было разрыдаться, как вдруг зазвонил телефон. Эллочка схватила трубку, но это оказался не Бубнов, не Маринка и даже не Лариска. Незнакомый голос, не здороваясь, спросил:
– Редакция? Вы сами сегодняшний номер читали?
Эллочка растерянно подтвердила.
– А мне кажется – не читали. У вас там опрос есть: «Что для вас значит 9 мая?» Так вот, там один рабочий говорит, что для него 9 мая – трагедия, потому что на войне погиб его отец. А год рождения самого рабочего – какой?
– Какой? – послушно переспросила Эллочка, отчаянно пытаясь переключиться с детей Бубнова на работу.
– 1947-й! – торжествующе сказала трубка.
– Ну и?.. – не поняла Эллочка.
– Вы считать умеете? – взревела трубка. – Отца его на войне убили, то есть до 9 мая 1945 года, а родился он – в 1947-м.
До Эллочки не доходило.
– Скорее бы нормального грамотного редактора взяли бы! – И в трубке раздались гудки.
Последняя фраза до Эллочки дошла очень даже хорошо. И она разрыдалась.
Эллочка чувствовала себя выбитой из седла.
...Еще совсем недавно она скакала во весь опор впереди всех. Скакала уверенно, точно и верно направляя лошадь, лихо преодолевая препятствия. Впереди собаки – быстрые, стремительные гончие, а все остальные охотники – за спиной. Хрипят их лошади где-то сзади, улюлюкают наездники, высылая коней, а догнать не могут, не могут поравняться с ней, с Эллочкой. А впереди уже видно лису. Вон она, рыжая, мелькает то там, то здесь. А собаки уже подходят, настигают неотвратимо. И сердце Эллочки заходится от радости – вот она, удача, в руках уже почти, роскошный рыжий мех на воротник, поздравления и восторги друзей.
А лошадь спотыкается. Делает одно неверное движение в седле Эллочка. И теряет равновесие. И позорно, обидно и больно падает на желтые листья, на мокрую землю. Лежит с задравшейся юбкой, глупо и нелепо. И все заканчивается...
В дверь постучали. Эллочка никого не хотела видеть, но это оказалась догадливая Маринка, которая принялась колотить в дверь и звать ее: «Элка, я же знаю, что ты там... Открывай!» Эллочка, вся в слезах, открыла.