Rein Oberst - Чужой для всех. Книга 1. стр 11.

&nbsp — Так, девочки, еще, еще чуть подвинули... Шура! Шура! Крепче держи за край, Кате пальцы отдавим. Несем, несем. Еще. Еще. Клава, не зевай. Быстрей открой дверь.... Так, передохнули... —

&nbsp Огромный дедовский сундук, оббитый по краям железными углами, почти вся женская половина дотащила до сарая. Акулина задумала его закопать. Позже, спрятать ценную одежду и утварь, подальше от немецких глаз.

&nbsp— Добро, добро дети. Отдохнули? Принимаемся за работу. Клава, сбегай за водой. Живо. Парит. Шура, бери лопату, пойдем со мной,— покрикивала на девочек Акулина.

&nbsp— Почему я, мама? Пусть, Катя, копает. Она говорила, что у нее руки чешутся до работы. Возьми, Катька, мою лопату,— Шура хотела передать нехитрое орудие труда средней сестре.

&nbsp— Ах ты, лентяйка!— зыкнула Акулина.— Не смей. Катя тебя заменит, когда ты устанешь. Пошли в сарай.

&nbspВ ветхом хлеву подворья, с покосившейся соломенной крышей, рядом с коровой Полинушкой, долгое время стоял жеребец Пашка. Он был любимец многодетной семьи и незаменим в работе. Кодхоз выделил Пашку при жизни хозяина дома Семена Дедушкина. Но, в июле, потянулись через поселок, отступающие части и Пашку реквизировали в пользу Красной Армии. Как не причитала Акулина, чтобы оставили жеребчика, приказ старшего политрука был суров: -Реквизировать!

&nbspКогда Ауклина зашла в сарай, нехитрая конская утварь, висевшая в углу на гвоздях, сразу напомнили о недавней стычке с артиллеристами. Закололо в сердце. Лицо исказилось болью. От отчаяния присела на сундук.

&nbsp— Угомонитесь, женщина! Немцы за Днепром! Скоро здесь будут! Нам нечем орудие тащить,— решительно убеждал тогда Акулину старший политрук, оттаскивая от четырех копытного кормильца.

&nbsp-Не дам!— голосила вдова. — На моих плечах пятеро детей. Как мне жить? Ироды! Куда вы бежите? Кто будет защищать?

&nbspВ этот момент, возле матери, находилась Шура. Она как завороженная смотрела на Пашку. Когда здоровый рыжий красноармеец, стал Пашку уводить, девочка как кошка накинулась на красноармейца и вцепилась в руку зубами.

&nbsp— Ах ты, паскуда!— зарычал артиллерист. С остервенениеми отбросил одиннадцати летнюю Шуру. Та больно ударилась о поленницу дров, заревела.

&nbspУслышав плач и визг Шуры, Катя и Клава выбежали из дома. Стали на защиту. Они набросились с кулачками на рыжего красноармейца. Лупили бойца куда попади.

&nbsp— Стоять!— взревел старший политрук. — Расстреляю всех! Кто сделает хоть шаг,— и, выхватив револьвер с кобуры, выстрелил в воздух.

&nbspДевочки остолбенели, замолчали. Шура тряслась в истерике.

&nbsp-Люди...! Помогите! — заголосила Акулина, кинулась к воротам на улицу. Кто был рядом из сельчан, мгновенно пропали. Соседка Абрамиха ехидно заметила: — Вот 'табе' и большаки,— и переваливаясь из стороны в сторону, словно утка, двинулась домой.

&nbsp— Кривошеин! — зарычал красный политрук. — Что стоишь? Выводи жеребца. Сбор батареи у Хатовни. Танки вот-вот будут...

&nbsp— Мама, уже глубоко? Хватит копать?— оторвала Акулину от навеявших воспоминаний дочь.

&nbsp— Хватит, говоришь? — мать посмотрела в яму.— Хорошо, пусть хватит. Поверю в твою арифметику. — Катя, лезь в ямку, подравняй по краям и будем прятать сундук.— Акулина вновь стала деятельной.

&nbspКатя, как белочка, запрыгнула в неглубокую яму и принялась выгребать землю, перемешанную с конским навозом.

&nbsp— Фу, как воняет! — пропищала Клава, принеся кружку с водой.— Мама, возьми, попей.

&nbsp— Спасибо, Клавочка.

&nbsp— Жалко, Пашку. Он был сильный. Мне улыбался. Где он сейчас, мама? -Девочка, вдруг вспомнила о жеребце, наблюдая за работой Кати.

&nbsp— Где? Съели красноармейцы Пашку, Клавочка. Они были голодные и тощие, — сострила мать, не щадя детских душ. Рот саркатически дернулся. Перед ее глазами вновь появилась на мгновенье картина схватки с рыжим артиллеристом и яростным политруком. — Катя, вылезай с ямы, — Акулина поднялась с сундука. — Будем 'хавать' наши 'пажитки'.

&nbsp-Бог в помощь, Акулина! — вдруг, как гром среди ясного неба, раздался голос Абрамихи. Соседка незаметно подкралась к сараю и давно наблюдала за возней Дедушкиных. — Что меня не позвала, Акулина? Дети, вон, надрываются. Колька мой, в один миг припрятал бы твое барахло.

&nbspОт неожиданности Акулина перекрестилась: — Господи! Помоги и сохрани! Повернувшись в сторону не званого гостя, зло бросила:

&nbsp— Тебе что надо, соседка? Уходи! Сами управимся. — Затем внимательно, строго посмотрела в глаза низкорослой, тыквообразной бабы. — Ты о Николае обмолвилась. А где он, твой Николай? Что-то не видно его.

&nbsp— Николай?— замялась Абрамиха. — Где и твои, старшие: Михаил и Вера. Уехал.

&nbsp— Мои старшие в Пропойск ушли с отступающими красными. Не оставаться же им под немцами. Твоего Николая не видели на призывном пункте, хотя говорили люди, повестка ему была.

&nbsp— Не видели? — рот Абрамихи перекосился. — Смотреть надо лучше. -Соседка развернулась, тяжело ступая, подалась до хаты.

&nbsp— Вот, дети, и запрятали мы тайно сундук — разочаровано покачала головой Акулина.— Надо же, 'приперлась'!

&nbsp— Мама, а что она вынюхивает? — измазанная навозом Катя вылезла из ямы и удивленно посмотрела на мать.

&nbsp— Во-во, вынюхивает, Катюша. Дожидается своего часа. Зараза! Взялись за сундук и так много отдыхали.

&nbspЧерез полчаса старинный сундук с аккуратно уложенными кусками ткани, дореволюционными сарафанами бабушек и иными, дорогими сердцу Акулины, вещами, был засыпан землей. Сверху разбросали навоз.

&nbsp— Теперь, детки, умойтесь,сидите в хате. Покушайте сами. Молоко, хлеб лежит на столе, 'бульба'— в печи. Я наведаюсь к дядьке Касьяну Андрейчикову в Хотовню. Надо поговорить, как жить дальше. -Акулина очень уважала Касьяна. Он служил дьяконом в Журавичской церкви. Умный, дальновидный дядька, мог помочь советом.

&nbsp— Катя, иди сюда,— позвала она среднюю дочь. — Ты все поняла?—

&nbsp Катя кивнула.

&nbsp— За старшую по дому остаешься. Из хаты никуда не ходить. Дети слышите, гром гремит?— обратилась Акулина, уже ко всем девочкам.— Где-то далеко, за Днепром слышна была мощная артиллерийская канонада.

&nbspДети прислушались.

&nbsp— Что, мама, дождь будет?— удивилась Клава, повернув личико к палячщему солнцу.

&nbsp— Дождь? — вяло усмехнулась Акулина над наивностью шестилетней Клавы. — Нет, моя доченька, не дождь. Настоящая гроза скоро будет...

&nbspКогда Акулина вернулась домой, это было поздно вечером, девочки спали. К удивлению, она застала дома, старших детей: Мишу и Веру. Они сидели за столом, тихо разговаривали.

&nbspОткрыв дверь, увидев их, Акулине стало плохо. Потемнело в глазах.

&nbsp— Вы здесь? Что случилась? ...— медленно, сдавленно проговорила она. Чтобы не упасть, прислонилась к бревенчатой стене. Миша быстро подскочил к матери, помог сесть на табуретку. Вера протянула кружку с водой. Сделав, несколько глотков, Акулина приходила в себя. Неимоверная усталость клонила ко сну. Дети молчали.

&nbsp Было тихо. Настенные часы-ходики монотонно отбивали время:— Тик-так, тик-так, тик-так.

&nbspПервым заговорил Михаил, устав от тягостной тишины. Заговорил сильным молодым басом, нервно, с волнением.— Мы не дощли, мама. Дорогу на Пропойск перерезали немецкие танки. Мы еле ушли с тех мест. Там идут страшные бои. Когда убегали по полю, началась бомбежка. Мы не успели добежать до березняка, чтобы спрятаться, как разорвалась бомба, — у Миши задрожали губы. Вера всхлипнула, а за тем заплакала. — Когда мы поднялись,— сдавленно продолжил Миша,— Витю Самойленко разорвало. Это очень страшно! Мама!— От воспоминаний по щеке юноши побежала слеза,— а Лену Гурович ранило в руку... — Миша вскочил, сжал зубы и стал нервно ходить по дому, шмыгая носом. Сделал несколько жадных глотков воды, снова заговорил, но уже более твердым голосом.

&nbsp— Это случилась, не доходя два километра до Васькович. Мы видели, мама, как отступали наши солдаты. Это ужас! Они просто бежали в панике. Отдельные были без оружия.... Как же так, мама? Где наша хваленая Красная Армия? Немцы бомбили всю дорогу. Столько погибло беженцев: стариков, детей, женщин. Если бы ты видела! Повозки, машины, техника — все брошено. Хоть бы один ястребок появился! Только белые кресты. Мы с Верой еле убежали. И вот мы здесь.— Миша вновь присел на лавку, хмуро склонил голову.

&nbspМать сидела и тихо слушала рассказ сына. Ей было уже известно от дядьки Касьяна обо всем, что творилось в округе. В Пропойск ворвались немцы. В Искани, Хотовне, было много красноармейцев. Стояли пушки. Готовились к сражению. Сердцем Акулина надеялась, что дети успеют уйти, не останутся в оккупации. Но вышло худшее. Она не знала, как быть. Она была в нервном ступоре.

&nbsp-Мама? Что ты молчишь? Мама!— Миша дотронулся до ее руки. Тебе плохо? Акулина открыла глаза. Было темно. Она не видела очертания детей.