– Спасибо, не горит. Можно от вас позвонить? – Я набрал телефон Виктора. Он очень обрадовался.
– А мы тебя по всему городу разыскиваем, с ног сбились.
– Кто мы?
– Володя да я, Женя, Батя, да Илья.
– Чего это ты на стихи перешел?
– Это от волнения. Батя сказал, что нужно тебя разыскать во что бы то ни стало и перекопать твою библиотеку на предмет выявления крамольной литературы, которая могла сохраниться у твоего отца как передовика космополитов-беспаспортных бродяг. Он говорит, что видел у тебя Ремпеля и Аркина. Есть идеи.
Следует отметить, что Илья был совсем не Ильей, а Юрием. Но все дело в том, что его фамилия была Репин, и когда при первой перекличке на первом курсе в аудитории назвали фамилию Репин, и он поднялся, Виктор выкрикнул: «приветствуем Илью Ефимовича», и с этого дня его основное имя было забыто – он стал Ильей.
Батей называли Толика. Он на четвертом курсе, к ужасу всего партбюро, кафедры марксизма и лично товарища Дубины, вырастил бороду лопатой «а-ля рюс» и ни за что не хотел ее сбривать. Еженедельно его вызывали в партбюро и уговаривали побриться. Почти каждый день его встречал на пороге института парторг Тутевич со словами: «Только вчера мы говорили о стилягах, а вы опять с бородой». Не действовало ничего: ни угрозы, ни посулы. В критических ситуациях он ссылался на классиков, для чего носил с собой портреты Маркса и Энгельса.
Я поспешил домой. Опять незабвенный Евбаз, и через полчаса я уже был на площади Богдана Хмельницкого. Я проходил мимо знаменитой Софийской колокольни, возле нее росли каштаны, на которые я лазил с приятелями еще в 1945 году. Тогда через площадь ходили трамваи, она была вымощена булыжником, и ассирийцы, жившие колонией на углу Короленко и Софиевской, играли на ней в футбол. Мы тоже играли в футбол тряпичным мячом, который мне сделала мама. Она оказалась в этом деле большой специалисткой, так как в эвакуации для подработки набивала игрушечных мишек. Выкройку я сделал сам, чем был очень горд. Мамины мячи пользовались большим успехом. Мы наблюдали за игрой ассирийцев либо с моего балкона, либо сидя на ветках каштанов. Приближение к играющим было чревато конфликтами. Заправлял ассирийцами взрослый парень – Пиня, отличавшийся скверной репутацией и крайне нервным характером.
Каштаны были очень раскидистыми. Такие же, как здесь, по другую сторону океана. Я поднял голову, поглядел на свечки каштанов, потом на часы и понял, что пора кончать с воспоминаниями. Take it еasy! Пора домой, а дом мой нынче здесь, в Филадельфии.
ПЕРВЫЙ REPRESENTATIVE (продолжение) – 40 лет спустя
Я пошел на Честнут-стрит. Chestnut-это по-английски «каштан», но каштановых деревьев на ней не было. Напротив Либерти-Плейс тусовались студенты в экстравагантных нарядах. Это был Institute of Art. Я решил немного пройтись пешком, вышел на Маркет-стрит и зашел в отель «Мариот». Я любил заходить сюда не только потому, что мне нравился этот современный отель, построенный уже при мне. Здесь был отличный отдел информации, в котором можно было взять проспекты с direction (указанием дороги) во все наиболее интересные точки Пенсильвании и Нью-Джерси, начиная от фантастических фонтанов в Садах Дюпона и кончая старомодными деревнями эмишей, где до сих пор не смотрят телевизоров, не пользуются услугами железных коней, отчаянно игнорируют правила дорожного движения и предпочитают гужевой транспорт. Кроме того, из роскошного вестибюля отеля переход вел в Ридинг-Терминал – гигантский зал бывшего филадельфийского вокзала, переоборудованный сейчас под проведение различных шоу: цветочных, компьютерных, автомобильных… Над залом вздымался дебаркадер из металлических ажурных конструкций. Трибуны шли каскадом и были отделаны мрамором. По бокам двигались эскалаторы, несмотря на отсутствие посетителей.
Это меня всегда удивляло в Америке. В огромных малопосещаемых магазинах работали эскалаторы и были открыты все двери. Я робко пробовал какую-нибудь боковую незаметную дверь – а вдруг заперта. Не тут-то было! Нет на них хороших завхозов, так тщательно заботящихся, чтобы открыта была только одна дверь или даже половинка, дабы посетитель почувствовал всю трудность проникновения в доверенное ему заведение.
Но больше всего меня умиляли в этом зале полированные металлические полосы в полу. Я никак не мог понять их функции, пока мне служитель не объяснил, что это головки рельс, оставшихся от бывшего вокзала – архитектор очень трепетно отнесся к этой реликвии. Отсюда эспланада вела в огромный Конвеншн-центр. Посетив его роскошный туалет, отделанный мрамором, хромированными деталями и многочисленными зеркалами, я вышел на Арч-стрит, где сразу же попал в шумную толпу. Здесь начинался Чайна-таун. По улице шла мощная манифестация китайцев и примкнувших к ним негров против строительства стадиона на месте Чайна-тауна. Митинг был, очевидно, несанкционированным, так как прибыла полиция, и проходил весьма бурно. Я решил тут же смыться. Иди знай, прижмут тебя к стене, наденут наручники, и потом доказывай, что ты не китаец.
Эти неприятности в жизни города происходили весьма часто. Градостроители по неизвестным причинам покинули город, Союз архитекторов занимался своими денежными делами, и администрация делала, что хотела. В основном все крупные объекты они старались построить вокруг Сити-холла. Сейчас шла эпопея со стадионом, для чего решили снести кусок Чайна-таун. В это же время в центре, на этой же многострадальной Арч-стрит, строилась огромная тюрьма, мимо которой я проходил. Может быть, это специально, чтобы постоянно напоминать городским властям, что от тюрьмы да от сумы не следует зарекаться. Но чиновники предлагали другую версию – оказывается, так проще и технологичнее. Тюрьма рядом с судом, и не надо возить подсудимых на большие расстояния, а то ведь могут сбежать. Суд размещался тут же, в одном здании с музеем скульптуры Луис Невелсон – Первой Леди Американской Скульптуры. Какие тут были технологические связи, непонятно. Зато газеты с восторгом сообщали, что в этой тюрьме самая лучшая библиотека среди всех тюрем, самый лучший просмотровый телевизионный зал и спортивные помещения. Создавалось впечатление, что это реклама, что правопослушных граждан заманивают совершить правонарушение, чтобы попасть на этот роскошный курорт. Много чего накуролесили в центре славной Филадельфии. Но я уже добрался до Independence Square и вспомнил о своем новом заказе. Я стал обмерять шагами арки, пока мои упражнения не вызвали определенный интерес у полицейского. Пришлось ретироваться.
Ровно через неделю, как мы и договорились, я прибыл к мистеру Питману с эскизами. Книгу лучших людей Америки я не нашел, но зато обнаружил в библиотеке два огромных тома по ландшафтной архитектуре, автором которых был мистер Бейкон. Он, действительно, был крупным специалистом, и я проникся к нему глубоким уважением. Когда я появился у мистера Питмана, мистер Бейкон был уже там. В своих рисунках я, естественно, не ограничился одними героями Марка Твена. Я сделал архитектурные эскизы, перепланировал площадь, предусмотрел оригинальный обелиск с видовой площадкой наверху, с видом на реку Делавер и на штат Нью-Джерси. Мистер Питман кричал «Wow! Great!» и лихорадочно подсчитывав доход, который может принести видовая площадка с кафетерием. Но мистер Бейкон отнесся к этому спокойнее. Он сказал, что архитектура – это его забота.
Зато когда появилась перспектива с аркой города Сен-Луис на заднем плане, с рекой и корабельной палубой на переднем и с группой, состоящей из Тома Сойера, Пегги, Геккльбери Финна и бабушки, читающей им библию, сердце ветерана архитектуры дрогнуло, и он уронил слезу. Я уже немного освоился с проявлением эмоций мистера Бейкона. После этого он осведомился, уж не родился ли я на Миссисипи. Я ответил, что родился я на Днепре, что, в сущности, почти одно и то же. Это его вполне удовлетворило. Презентация была назначена через неделю. Готовил ее мистер Питман в той самой галерее Луис Невелсон, что примыкала к суду.
Мне это показалось знаменательным. Известный американский скульптор Луис Невелсон, урожденная Лия Берлявская, родилась в Переяславе, в семье Исаака Берлявского и Минны Левин. Она познала все тяготы, которые испытывает эмигрант, прежде чем вырваться на самый верх в иерархии творцов изобразительного искусства, и стала Первой Леди Американской Скульптуры. Она была красивой, талантливой и весьма экстравагантной женщиной. Ее жизнь – это удивительное чередование взлетов и падений, бесчисленных любовных приключений и полнейшей преданности искусству. Она ни в чем себе не отказывала: ни в мирских развлечениях, ни в безудержных творческих порывах. Она была певицей, художником, скульптором, дизайнером. Она училась в Германии и во Франции.
Еще в молодости она написала на дверях своей мастерской, размещенной в бейсменте, «Здесь живет великая художница», и это ее предначертание свершилось. В 1982 году в торжественной обстановке Президент США Рональд Рейген вручил Луис Невелсон Золотую медаль искусства, высшую награду, присуждаемую художникам Америки. Ее работы находятся в крупнейших музеях мира. Ее именем названа площадь в Нью-Йорке – Луис Невелсон Плаза. В Филадельфии есть постоянно действующая галерея Луис Невелсон. В ней и должно было проходить наше предстоящее мероприятие.