Как только закончу работу, буду заниматься самовыражением. Нет ничего важнее.
— Уходите.
— Я художница, пишу красками. Или, быть может, в этом году я буду поэтессой, или танцовщицей. Я замечательная балерина. Смотрите.
Джин сделала пируэт, и толчок вполне изящно унес ее к потолку. Это она ухитрилась обеспечить.
— Если бы я не надела магнитные туфли, то кружилась бы полтора часа. Гран жете дело легкое…
Эрл приподнялся на локте, вовсю моргая и бросая на девушку свирепые взгляды, словно вот-вот собрался на нее броситься.
— Вы или сошли с ума, или без меры нахальны, что то же самое.
— Вовсе нет, — сказала Джин. — Я очень вежлива. Вежливость можно оценивать по-разному, но это не значит, что вы правы автоматически.
Эрл снова плюхнулся на кровать.
— Приберегите аргументы для старика Веббарда, — сказал он заплетающимся языком, — ну, в последний раз — уходите!
— Я уйду, — сказала Джин, — но вы будете жалеть.
— Жалеть? — Голос его поднялся почти что на октаву. — Почему это я должен буду жалеть?
— Потому что я пожалуюсь на вашу грубость и скажу мистеру Веббарду, что хочу уволиться.
Эрл процедил сквозь зубы:
— Я собирался сегодня поговорить с мистером Веббардом, поговорю и на эту тему, и, может быть, вас попросят уволиться раньше… Чудеса! — Сказал он себе с горечью. — Чучело, горничная, врывается на рассвете…
Джин изумленно уставилась на него:
— Чучело! Я? На Земле я считалась очень красивой девушкой. Я могу уйти отсюда, уйти со Станции какая есть, и люди будут волноваться, завидев меня, потому что я красивая.
— Это Станция Эберкромби, — ответил сухо Эрл. — Благодарите Господа.
— Вы сами довольно привлекательны, — сказала задумчиво Джин.
Эрл сел, лицо его налилось кровавой яростью.
— Убирайтесь отсюда! — Закричал он. — Вы уволены!
— Фу! — ответила Джин. — Вы не посмеете меня уволить.
— Я? Не посмею? — спросил Эрл опасным тоном. — Почему это не посмею?
— Потому что я умнее вас.
В горле Эрла что-то захрипело.
— И что вас заставляет так думать?
Джин рассмеялась:
— Вы были бы совсем душечка, Эрл, не будь так обидчивы.
— Прекрасно, мы выясним это в первую очередь. Почему я так обидчив?
Джин пожала плечами:
— Я сказала, что вы прекрасно выглядите, а вы чуть не взорвали свою головушку, — она вообразила взрыв обеими ладонями. — Я называю это обидчивостью.
Мрачная улыбка Эрла заставила Джин вспомнить о Фосерингее. Если Эрла толкнуть слишком сильно, он может заупрямиться. Но он не так упрям как, скажем, Ансел Клеллан. Или Фиоренцо. Или Парти Маклур. Или Фосерингей. Или она сама, в сущности.
Он уставился на нее, словно увидел в первый раз. Этого она и хотела.
— Почему вы тогда думаете, что вы умнее? — выдавил он.
— О, не знаю… Вы умны?
Его взгляд стрельнул по дверям кабинета. По его лицу пробежал мимолетный трепет удовлетворения.
— Да, я умен.
— Играете ли вы в шахматы?
— Конечно, я играю в шахматы, — сказал он воинственно. — Я один из лучших игроков среди ныне здравствующих.
— Я побила бы вас одной рукой, — Джин играла в шахматы четыре раза в жизни.
— Я хотел бы, чтобы у вас было кое-что, что я хочу, — сказал он неторопливо, — я забрал бы это у вас.
Джин бросила на него игривый взгляд:
— Давайте сыграем на фанты.
— Нет!
— Ха, — рассмеялась она, в глазах бешеные искорки.
Он вспыхнул:
— Прекрасно.
Джин подобрала пылесос:
— Но не сейчас…
Она сделала больше, чем надеялась. Она хвастливо поглядела через плечо.
— Я должна приступить к работе. Если меня здесь обнаружит миссис Блейскелл, то скажет, что я вас соблазняю.
Он фыркнул сквозь искривившиеся губы. Словно сердитый кабан-блондинчик. Но два миллиона долларов есть два миллиона долларов. И все не настолько уж плохо.