– Ольга, – проговорил император, когда этот дворянин был крепко связан, – твоему произволу наступил конец.
– Нет, нет, государь, – дрожащим, умоляющим голосом закричал герцог, – не говорите так. Я могу быть неправ, но пусть моя безумная любовь станет моим оправданием. О, вы не опозорите меня! Вы не отдалите от себя того, кто так сильно вас любит!
– О, жалкий человек! – сказал Пётр, с крайним презрением глядя на гнусного негодяя. – Не добавляйте к своим преступлениям лжесвидетельство. Послушайте: несколько месяцев назад я узнал, что в моей столице зреет заговор и что здесь творится много злодеяний, о которых мне не сообщают. Я решил сам всё выяснить, и с этой целью мне надо было, не выдавая себя, смешаться с моим народом. Поэтому я сделал эту рясу, набив её ватой, которая покрывала меня подбородка. Я облачился в это одеяние, и сначала даже мой учитель фехтования не узнал меня. Иногда, чтобы отвести от себя подозрения, я облачал в эту рясу своего пажа и отправлял его в город. Я много трудился, Ольга, и я всё выяснил. Я случайно встретил на своём пути этого молодого оружейника и случайно подслушал, как граф Дамонов говорит со своим другом об их визите в мастерскую оружейника. Разумеется, я пошёл дальше, и я должен был вырвать нашу прекрасную юную графиню из ваших лап, но не прежде, чем я завершу другое дело. Вероятно, вы знаете, что царевна Софья и министр Голицын собирались свергнуть меня с трона. Ага, вы дрожите! И вот, мой благородный герцог, – более низким голосом продолжил император, – я узнал всё о вашем участии в заговоре. О, вы любите меня, неужели? Но теперь я знаю вас. Два ваших несчастных помощника в моих руках. Их зовут Тотьма и Виска. Они во всём признались, и я знаю обо всех ваших злодействах. Я знаю, что вы злоумышляли против благородной графини и её благородного возлюбленного, что вы злоумышляли против графа Дамонова и что вы злоумышляли против императора. Ни слова, сударь! Отныне вы не герцог Тульский. С этого часа более благородный человек будет носить герцогское звание. Рюрик Невель примет звание, которое вы опозорили, и я знаю, что однажды он его прославит.
Как только Пётр закончил свою речь, он махнул рукой, и его офицеры вывели арестованных из комнаты. Священник не сказал ни слова, а герцог громко ругался.
Когда мрачные злодеи исчезли, Пётр подошёл к Розалинде и взял её за руку. В её глазах стояли слёзы, и её нижняя губа дрожала.
– Прекрасная графиня, – тихим, мягким голосом сказал Пётр, – я не мог обещать, что вы не станете женой герцога Тульского, поскольку давно решил, что вы станете ею. Но теперь это будет не очень тяжело, не так ли?
Графиня смотрела на него, и с её уст готовы были сорваться слова благодарности; но из её глаз снова хлынул поток слёз, и она смогла выразить радость только своим видом, но не словами. Пётр поцеловал её чистый лоб и затем вложил её руку в руку Рюрика, после чего с тёплой улыбкой сказал:
– Отныне вы будете её опекуном, и если вы будете пренебрегать своим долгом, она всегда сможет найти укрытие у своего императора.
* * *
Прошла неделя с той странной сцены, которая была описана выше. Бывший герцог Ольга был обвинён в измене, и его отправили в бескрайнюю пустыню Сибири. Но позвольте сразу сказать: он так и не достиг места своего изгнания. По дороге его гордое сердце не выдержало, и он умер, всеми забытый, в крестьянской хижине посреди суровых Уральских гор. Он попросил офицера, который его охранял, не открывать его положения. Крестьяне, которые опустили его бренные останки в холодную могилу, посчитали, что он был обычным путешественником.
Горбатый священник Савотано был казнён как обычный убийца, а его соучастники были заключены в тюрьму.
И вот мы подошли к заключительной сцене.
В большой комнате герцогского дворца собралось блестящее общество, и здесь присутствовал сам император.
Московский оружейник Рюрик Невель преклонил колени перед императором, а Пётр достал шпагу и положил её сверкающий клинок на плечо Рюрика, после чего сказал:
– Встаньте, Рюрик, герцог Тульский, и получите свой титул и знаки отличия.
Бледный, дрожащий от волнения юноша встал, и затем император передал ему широкий пергаментный свиток с тяжелой печатью, на которой был изображён герцогский герб.
– А сейчас, – вскричал Пётр, сам наслаждаясь той радостью, которую он принёс, – начнём обряд. Идите сюда, батюшка, нам нужна ваша помощь для проведения обряда.
Лицо Рюрика больше не было бледным. Когда он почувствовал в своей руке дрожащую тёплую руку Розалинды, горячая кровь залила его лицо, и его тёмные глаза засверкали, как будто в них танцевали солнечные зайчики.
Нужные слова были сказаны, брак был заключён, и Розалинда Валдай стала герцогиней Тульской. Первой супругов благословила вдовствующая мать, а затем император. Затем рука об руку подошли Павел и Зенобия.
– Ага, – сказала счастливая герцогиня, когда увидела новый свет в глазах Зенобии, и затем повернулась к сверкающему Павлу, – вы любите друг друга.
– Если вы не возражаете, – прошептала прекрасная девушка, пряча лицо на груди своей госпожи.
– Нет, нет, Зенобия.
– А вы, хозяин, – проговорил Павел, жадно глядя на Рюрика, – вы не скажете «нет»?
– Нет, нет, мой благородный Павел. Если она тебя любит, я только рад.
Она его любила.
И ещё один человек подошёл к ним. Граф Конрад Дамонов, немного бледный и слабый, но почти выздоровевший, медленно выступил вперёд и взял радостную невесту за руку. Затем он взял за руку Рюрика и, не выпуская обеих рук, сказал:
– Сударь, сударыня, пусть в этот миг забудется прошлое. Будьте счастливы, и да благословит вас бог. Считайте меня своим другом, и пусть будущее покажет, насколько я могу быть благодарным.
– Да, – воскликнул Рюрик, крепче сжимая руку графа, – пусть будущее покажет, насколько мы все можем быть благодарны; и когда мы обратимся за помощью к богу, давайте не забудем творца нашей радости – нашего благородного императора Петра Российского!
И сцена завершилась как должно – раскатистым громким возгласом:
– Боже, храни нашего императора!
Пётр никогда не забывал об этом мгновении. Даже через много лет, когда в душе его поселялся гнев, он вспоминал эту сцену и этот возглас. Это было одно из самых ярких воспоминаний его молодости, которым он всегда нежно дорожил.