Может, ей вообще не следовало ничего говорить; нужно было подождать, пока все соберутся вечером. Нет, он бы обиделся — почему не сказала раньше? «Спи, моя радость, усни; в доме погасли огни… спи, моя радость, усни…»
Глава 6
ДВЕ СТОРОНЫ РАЗЛАДА
16 августа 99 года (27 Мухаммеда 295).
Это был наихудший поступок, какой я могла совершить, но сама идея давно притягивала меня, как магнит. Перед тем как обсудить Сэма с остальными, я отправилась в ясли посмотреть на малышку. Из-за стекла, потихоньку.
Я понимала, что так разумнее всего; к ребенку разрешается подходить, только когда рядом с ним его ясельная мама. Чтобы не уменьшалась его привязанность к ней. Но какая-то часть меня тоже нуждается в привязанности.
Если б не выкидыш, все было бы совсем по-другому. С тем ребенком я продумала сценарий до мелочей. Он должен был расти в моем теле, покуда оно не взорвется, и тогда, в боли и крови, я бы вытолкнула его в жизнь. И хотя пуповину бы перерезали, между нами оставалась бы связь. Он бы рос, превращался из мальчика в мужчину, но все равно оставался моим, плоть от плоти. А у этого существа общего со мной — только две клеточки, одна — настоящая, вторая — подделка, но в генетическом смысле эта малышка еще больше моя, чем дитя, появившееся на свет естественным путем. Как мне к ней относиться после этого? Я любила ее с иррациональной силой. Я понимала, что эта любовь в значительной степени принадлежит мальчику, умершему, не получив имени, угасшему проблеску жизни, подвергшемуся переработке… Они спросили, нужна ли церемония, и в упрямом отчаянии я сказала — нет. Может, это дало бы ему покой. И мне — тоже.
Позапрошлой ночью я сидела в темном саду среди душистых трав и вдруг осознала, что с каждым глотком воздуха вдыхаю его. Несколько молекул моего ребенка, содержащихся в воздухе. Я думала, эта мысль принесет умиротворение, но она, напротив, повлекла за собой логическое развитие, доходящее до издевательского гротеска. Наступит следующий сезон, и я съем листок капусты или ломтик козлятины, и это тоже будет отчасти его плоть, и в то же время — моя; я, и он, и все мы — в тривиальном смысле бессмертны, в благородной безликости дерьма, в круговороте временных пристанищ — наших тел.
Я опоздала к ужину, задержавшись на работе. Трое моих супругов уже наполовину расправились со своими порциями «pasta primavera». Я открыла свою коробку, она была еще теплой.
— Что вы надумали? — спросила я.
— Сэм очень мил со мной, — сказала Эвелин. — Я не слишком хорошо его знаю, но мне всегда казалось, он милый. Как бы то ни было, доверяю твоему суждению.
— Я сама не уверена, что могу положиться на собственные суждения. Дэн? У тебя было время подумать.
Он размазывал еду по тарелке.
— Я бы не возражал, если это сделает тебя счастливой…
Джон молча кивнул.
— Спасибо. — Я сунула в рот немного еды. — Под соусом вины….
— Я именно это имел в виду. Это тяжелое время для тебя.
— Давайте я буду адвокатом дьявола, — сказала Эви. — Почему ты хочешь выйти за него? Почему бы вам не быть как я и Ларри? Или как Дэн и его — как там ее зовут?
— Не помню, — вставил Дэн. — Она меняет имя каждую неделю.
— Это не моя идея. Просто он из тех, кто хочет жениться. Я бы предпочла неформальные отношения.
— Это прекрасный повод сказать «нет», — сказал Джон. — Для тебя, не для нас.
— Но я люблю его. — Я сердито оттолкнула тарелку, так что макаронины ленивыми спиралями облепили мои колени. — Я люблю его.
— Конечно, любишь, — сказал Джон. — Но давай посмотрим на это с другой стороны. Вы друг друга поддерживали в период тяжелейшего стресса. Разрушенные надежды, умирающие беспомощные дети… Вся ваша кропотливая работа оказалась бессмысленной — хуже чем бессмысленной.