Парселл: Допустим. Но другие меня не интересуют.
(О'Хара немного отклоняется назад, отчего кажется еще более напряженной. Она не может скрыть раздражения в голосе.)
О'Хара: Сандра не ответила мне, с каких пор это тянулось в Ново-Йорке. Она посоветовала спросить у вас.
Парселл: Я тоже не уверен, что точно знаю. Можно предположить, что вначале у нас было гораздо больше истинной демократии.
О'Хара: Людей меньше.
Парселл: И население отбиралось. Автоматический отбор. Все они сами решили жить на орбите — начать жизнь сначала, и основная их часть, в большей или меньшей степени, страстно отстаивала интересы самоуправления.
Первый человек, рожденный на орбите, оказался, так сказать, невольным иммигрантом. Это было пять поколений назад.
О'Хара: Вы хотите сказать, что теперь мы стали менее компетентными для самоуправления? Или процесс демократизации просто растворился в возросшей численности населения?
Парселл: И то и другое. Из восьмидесяти одной тысячи потенциальных избирателей Ново-Йорка десять — пятнадцать тысяч (и это по самым скромным подсчетам!) оказались не способны принимать решения, касающиеся их собственного благосостояния, не говоря уже о благосостоянии других.
О'Хара: Но ведь это жутко высокий процент!
Парселл: И возможно, вдвое больше людей были либо абсолютно равнодушны, либо настолько презирали правительство, что не делали никакого положительного вклада в процесс развития общества.
Тебе эта цифра кажется огромной, но это не так. Даже все вместе взятые, эти показатели свидетельствуют лишь о том, что более половины населения Ново-Йорка составляли разумные, ответственные избиратели. До войны было совсем по-другому, а сейчас и подавно.
Я знаю, что Сандра рассказала тебе про «чумной» референдум.
О'Хара: Да. Это… ужасно.
Парселл: Если бы тебе сообщил об этом я, ты бы назвала картину «неправдоподобной». Идея насчет послания принадлежала Сандре. Мне кажется, она тебя хорошо знала.
О'Хара: Да, очень хорошо.
Парселл: Я тоже не испытываю особой любви к кротам, и мне понятно примитивное желание наказать их. Пусть варятся в собственном соку и вымирают. Но я никогда не голосую за то, что подсказывают мне железы внутренней секреции. А большинство людей поступают именно так.
О'Хара: Значит, вы видите выход из сложившейся ситуации в установлении мягкой диктатуры Комитета?
Парселл: Я бы не назвал это выходом, и даже просто решением. Я бы дал определение данному процессу как плавному, подчеркиваю, не скачкообразному переходу в завтрашний день. Переходу без бедствий и катастроф.
Предохранительного клапана больше не существует. Никаких других Миров, куда можно было бы эмигрировать. Нет и Земли, как последней сырьевой базы. Мы законсервированы в этой жестянке на целое тысячелетие.
Я не считаю, что подобный режим можно назвать диктатурой только потому, что большинство людей не знают деталей процесса и не имеют права участвовать в принятии решений. Общество должно быть управляемым и контролируемым, только и всего. И мы вводим новый режим управления.
О'Хара: Управления? Какой эвфемизм! Да это чистой воды манипулирование и надувательство, без всяких прикрас. Отеческое снисхождение высшего к низшим.
Парселл: На сей раз судить придется не тебе. Эта роль тебе не подходит.
О'Хара: Что вы хотите этим сказать?
Парселл: Ты попала в затруднительное положение, в которое, впрочем, попал бы каждый, говорящий со мной при данных обстоятельствах в подобном тоне.
О'Хара: Как-нибудь переживу.
Парселл: Кстати, что касается использованного тобой слова «отеческое» — тут ты попала в точку. Ты читала свою биографию.
О'Хара: О, перестаньте.