Археологический материал свидетельствует, что номады Южного Урала в конце VI-V вв. до н.э. избегали боя на средней дистанции. Этот факт пока трудно объясним. Можно лишь говорить, что на данном этапе развития в копьях не было необходимости, и эта категория оружия начала заполнять лакуну в арсенале кочевников только в конце V в. до н.э. Процесс принятия на вооружение среднедистанционных средств боя проходил под влиянием военных контактов со своими соседями, вероятно на севере.
Панцири в это время в археологическом плане не зафиксированы. Однако это не исключает возможности использования средств личной защиты изготовленных из подручных материалов - кожи и войлока, эффективность которых не раз подчеркивали как древние, так и средневековые источники. Е.В.Черненко доказал наличие таких панцирей у скифов [Черненко. 1964. С.148]. Применительно к кочевникам рассматриваемого региона такую вероятность также можно допустить.
Таким образом, в результате анализа воинских погребений нетрудно заметить, что комплекс вооружения первой хронологической группы был преимущественно ориентирован на бой с дальней дистанции. Средства ближнего боя носили вспомогательный характер. Кинжалы и короткие мечи использовались лишь в самом тесном, ближнем бою, может быть, при вынужденном спешивании, если полагать, что пехоты у них вообще не существовало. Классический пример такой схватки изображен на Солохском гребне.
Мы не располагаем данными греко-римских авторов по структуре войска кочевников Южного Урала, и в этом плане единственным источником информации являются археологические воинские комплексы. Принято считать, что оружие, положенное в могилу, отражает реальный комплекс вооружения и выступает выразителем реальной воинской структуры (Кирпичников. 1971. С.43]. Первые шаги в этом направлении были сделаны К.Ф.Смирновым и продолжены в работе В.А.Иванова относительно военной организации финно-угров Южного Приуралья [Смирнов, 1961. С.68; Иванов, 1984. С.64-33]. Опираясь на достигнутый опыт реконструкции,
Попытаемся разобраться с этим вопросом на имеющемся материале. Представленная таблица достаточно убедительно иллюстрирует воинскую структуру кочевников.
Почти 47 «7С, или почти половина боеспособного и вооруженного населения во время войны являлись лучниками. 40,4 "г в бою оперировали луком, кинжалом или коротким мечом. Только 7,8 г/с воинов имел» в своем распоряжении меч или кинжал. Учитывая специфику "дальнобойной" тактики кочевников Южного Урала этого времени, последний факт несколько непонятен. Может быть, здесь мы имеем дело с военно-иерархическим явлением, поскольку у индоариев кинжал являлся символом власти [Литвинский, Пьянков, 1966. С.68]. 4.2 % всадников в V в. до н.э. расширили свою паноплию за счет копья или дротика. В этом явлении можно усмотреть начало' процесса перехода к тактике боя на средней дистанции. Вполне вероятно, что этот случай документирует факт зарождения института дружинников или профессиональных воинов, который получил дальнейшее развитие в последующий период.
Мы уже писали о возможных противниках кочевников Южного Урала на основании сравнительного анализа комплексов вооружения племен сопредельных территорий [Васильев, 1993]. Исходя из этого, представляется наиболее вероятным, что военная организация номадов региона VI-V вв. до н.э. была направлена на разрешение внутриплеменных конфликтов, которые всегда возникали при дележе или нарушении пастбищных угодий, гидроресурсов, природных месторождений соли, и цветных металлов. Совершенно очевидно, что причиной военных столкновений были тяжкие последствия джутов.
Нападение на финно-угорские (ананьинские) племена могло быть успешным только в случае неожиданности. Весьма высокий процент ананьинского оружия ближне - и среднедистанционного боя - копий и топоров-кельтов не оставлял степнякам надежды на успех в открытом бою, учитывая к тому же фактор лесной местности и возможность обороны из-за валов и стен городищ. Однако все же не следует преуменьшать возможность проявления военной активности кочевников в северном направлении.
Лесные племена Прикамья и Нижней Белой являлись держателями значительных богатств - продовольствия, пушнины. Они же могли рассматриваться Степью как прибыльный "живой товар", который, кстати, до конца XIX в. сбывался на рынках Средней Азии и в частности Хорезма.
Согласно археологическим данным, не ранее второй половины V в. до н.э. в степи Южного Урала начинают активно проникать предметы среднеазиатского, ближневосточного и иранского импорта. Часть из них могла стать результатом торговых связей кочевников с южными соседями в районах их постоянных зимовок на Нижней Аму-Дарье, Сыр-Дарье, Устюрте. Однако другая часть - особенно ювелирная, едва ли явилась следствием торговли или обмена [Савельева, Смирнов, 1972. С.106-123]. В это же время исследователи фиксируют распространение бронзовых наконечников стрел южноуральских "сарматских" типов на поселенческих памятниках и городищах Хорезма, Маргианы и Бактрии [Воробьева, 1973. С.196-206: Толстов, 1948. С.77- 79; Толстов, 1962. С.98; Массон, 1959. С.48, табл-XXXIV, XXXVI; Ягодин, 1984. С.33-57]. Значительное их количество найдено также и в "арсенале" Персеполя. Эти факты позволяют думать, что уже со второй половины V в. до н.э. отдельные группы номадов исследуемого региона имели прямые, в том числе военные контакты, с народами, входившими в состав огромной державы Ахеменидов. Остается неясной форма этих контактов - грабеж оседлых центров либо служба в войсках персидских царей.
2. КОМПЛЕКС ВООРУЖЕНИЯ И СТРУКТУРА ВОЙСКА КОЧЕВНИКОВ ЮЖНОГО УРАЛА В IV- РУБЕЖЕ IV-III вв. ДО Н.Э. (II ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ГРУППА)
Вторая хронологическая группа, в которую вошло 176 воинских комплексов (см. приложение V) характеризуется присущими для прохоровской культуры признаками [Ростовцев, 1918. С.1-30; Подгаецкий, 1937. С.334; Сальников, 1950. С.116; Сальников, 1952. С.95- 96; Смирнов, 1964. С.57-74; Мошкова, 1961. С.115-125; Мошкова, 1962. С.206-241; Смирнов, 1962. С.83-93; Мошкова, 1963. С.5-52; Смирнов, Попов, 1972. С.3-26;. Мошкова, Кушаев, 1973. С.260-265; Смирнов, 1975; Смирнов, 1977. С.3-51; Мажитов, Пшеничнюк, 1977. С.52-56; Ягодин, 1978. С.88; Железчиков, Кригер, 1978. С.218-222; Смирнов, 1981. С.81; Пшеничнюк, 1983. С.3-75; Васильев, 1984. С.31- 36; Агеев, Рутто, 1984. С.37-45.; Ледяев, 1985. С.117-120; Смирнов, 1984а. С.10-11; Хабдулина, Малютина, 1982. С.73-79; Горбунов, Иванов, 1992. С.99-108; Васильев, Федоров, 1995; Агеев, 1993; Агеев, 1975; Железчиков, 1976; Мошкова, Железчиков, Кригер, 1978; Железчиков, Кригер, 1979; Кушаев, 1983; Кушаев, 1988; Иванов, 1985; Заседателева, 1981; Заседателева, 1984; Заседателева, 1985; Заседателева, 1986; Заседателева, 1988; Пшеничнюк, 1986; Пшеничнюк, 1987; Пшеничнюк, 1988; Пшеничнюк, 1989; Пшеничнюк, 1990; Пшеничнюк, 1991; Васильев, 1992].
Погребальный обряд. Распространение погребений этого времени в районы Южного Приуралья, а также начало освоения лесостепной зоны рассматриваемого региона. Активное применение дромосных камер со сложными деревянными полыми конструкциями, подбоев и катакомб нескольких типов, могильных ям с заплечиками, южной ориентировки костяков, меловой подсыпки.
Погребальный инвентарь. Господство мечей и кинжалов раннепрохоровских типов, заметное изменение конфигурации бронзовых наконечников стрел, широкое распространение круглодонной керамики с примесью талька, деградация звериного стиля. Следует оговориться, что часть перечисленных признаков фиксируется также в погребениях первой группы, однако там они не образуют сколько-нибудь значительного фона.
Во второй хронологический период - IV - IV-III вв. до н.э., как свидетельствует материал, 90 7с воинов (159 комплексов) имели на вооружении лук и стрелы. Таким образом, дальнобойное оружие по-прежнему занимает ведущее место в арсенале кочевников региона. И все же в этом плане происходят изменения. Из 85 наиболее представительных колчанных наборов только в 45 случаях наконечников стрел в колчане было меньше 50 (52,9 %) в 26 случаях количество их колебалось от 50 до 100 (30,5 %) и свыше 100 в 14 случаях (16,4 %). Количество стрел среднего "рабочего" колчана по сравнению с предыдущим временем заметно увеличивается (см. приложение VII).
Несмотря на то, что, в целом наблюдается тенденция к уменьшению веса и размерам наконечников, в колчанных наборах также присутствуют тяжелые "бронебойные" наконечники. Общее количество их значительно возрастает (табл. XI). На втором месте в арсенале кочевников Южного Урала по-прежнему остаются мечи и кинжалы, которые составляют 53,4 % от общего количества погребений (94 экземпляра). Однако по сравнению с предыдущим временем в этом плане происходят существенные качественные изменения. Из 68 наиболее информативных образцов клинкового оружия только 10 % являются кинжалами. Сокращается количество коротких мечей (48,5 %). Широкое распространение получают длинные мечи (41 %).Поворотным моментом в военной истории кочевых племен региона, на наш взгляд, является принятие на вооружение копий, а также железных и костяных панцирей благодаря чему, комплекс вооружения ориентируется на широкий спектр ведения боевых действий.