Вадим повернулся на кровати и с интересом наблюдал за отцом. Тот поставил коробку на пол, сел перед ней и любовно вытер ладонью пыльный картон.
– Это мое сокровище, – пояснил Борис. – Вся моя жизнь.
Он аккуратно распечатал ссохшиеся листы и по очереди выложил на край письменного стола старый, шуршащий журнал «Юность Востока», стопку пожелтевших газетных вырезок, клочок мятой бумажной салфетки, потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете и плоскую металлическую пластинку с неровными, зубчатыми краями.
Ночь за окном подернула пустым лунным глазом, и холодный железный предмет на столе вспыхнул зловещей эмблемой.
– Это – ножичек для бумаг, – пояснил Борис, поймав удивленный взгляд сына, – Я нашел его, когда работал в ташкентском архиве. Смотри…
Он взял со стола пластинку и клочок салфетки и попеременно поднес их к лицу Вадима.
– Видишь, как странно… Рисунки похожи. А между тем они сделаны разными людьми и в разное время… Но я собирался тебе показать что-то другое…
Он вернулся к столу, придвинул к нему стул и тяжело сел.
– Вот здесь… Моя тетрадь… Это главная вещь во всей моей жизни. Я никогда не расставался с ней, носил повсюду, прятал от воспитателей и надзирателей, скрывал от жестоких сверстников… И писал. Все время писал. Месяц за месяцем. Год за годом. Я написал жизни моих самых близких людей.
Он вдруг обернулся, и даже в темноте было видно, как сверкнули его глаза.
– Сынок… – голос Бориса стал глуше. – Я написал и твою жизнь…
Он полистал тетрадь, вглядываясь в потрепанные страницы, ловя ими лунный свет, как когда-то в далеком детстве, на кровати, в душной комнате интерната.
– Я хочу прочитать тебе кусочек твоей жизни, – продолжал он, переходя почти на шепот.
Мучительный приступ головной боли струйкой жидкого свинца медленно сползал по сосудам и артериям в сердце.
Вадим с тревогой вглядывался в сгорбленную фигуру отца. Тот покачнулся за столом, зажмурился и замер. Но через мгновение выпрямился и решительно поднес тетрадь к глазам.
Его голос теперь звучал ровно, лишь иногда досадливо царапая хрипотцой:
– Это последняя глава романа, который называется «Отель N». И последняя глава твоей жизни, мой мальчик…
Вадим сел на кровати, обнял руками колени и напряженно замер, стараясь не пропустить ни слова.Борис читал долго, то повышая голос, то опуская почти до шепота, то делая длинные паузы, то словно торопя события, которые предрекал.
«Мать, отец и сын приблизились друг к другу.
– Мы теперь всегда будем вместе, – прошептала мать. – По вере моей…
– А кого же убили сегодня в двести двадцать втором номере? – спросил отец.
– Моего сына, – горько ответил юноша.
– Нашего внука, – сказала мать.
– Но его нет с нами, – возразил отец.
– Его с нами нет, – подтвердила мать. – У него – другая судьба…
Все трое оглянулись печально на людей, беспокойно суетящихся возле комнаты, и, взявшись за руки, медленно двинулись по коридору – навстречу тому началу, которое всегда непременно следует за концом.
Круг замкнулся».
Борис замолчал и медленно закрыл тетрадь. В комнате повисла дрожащая тишина. Было слышно, как шевелятся занавески на окнах, прогоняя холодную февральскую ночь 1995 года.
И вдруг среди этой сосущей, вяжущей тишины пронзительно завыл Пунш. Вадиму показалось, что сердце остановилось и глыбой сколотого льда сорвалось вниз.
Еще через мгновение распахнулась дверь, и в комнате вспыхнул свет. На пороге стоял Матвей. Он испуганно протер глаза и уставился на Вадима.
– Что здесь происходит? Ты почему не спишь?
Из-за его плеча выглянула сонная тетя Наташа.
– Пес совсем сдурел! Сейчас весь дом разбудит!
Борис закрыл тетрадь, грузно поднялся из-за стола и отправился на свою раскладушку. Матвей проводил его взглядом и повторил:
– Что здесь происходит?
– Ничего, – тихо ответил Вадим. – Просто… не спится. Ночь такая… странная.
Матвей с интересом посмотрел на него, потом на раскладушку, приготовился что-то спросить, как вдруг заметил распечатанную картонную коробку на полу. Он подошел к письменному столу и, протянув руку к разложенным там вещам, задержал ее на миг, словно опасаясь так быстро получить подтверждение своим догадкам. Но через мгновение он уже рассматривал пилочку и тетрадь в клеенчатом переплете.
– Что это? – спросил он, кинув быстрый взгляд на Бориса. – Знакомые вещицы…
– Это архив отца, – ответил Вадим и поежился, будто в комнате повеяло сыростью.
Матвей взвесил на ладони тетрадь и, скрывая растущее раздражение, проговорил нарочито небрежно:
– Узнаю… Он писал в ней будущее… Всю свою жизнь он был в этом уверен.
Борис лежал на раскладушке, не шевелясь и устремив глаза в потолок.
– Всю свою жизнь, – продолжал Матвей, повышая голос, чтобы Борис не пропустил ни одного обидного слова. – Он считал себя великим писателем. А стал… убийцей.
– Дядя Матвей, – перебил Вадим, морщась, словно от тесной обуви. – Не надо…
Борис отвернулся к стене. Его душили слезы.
– Последняя его фантазия, – не унимался Матвей, – роман под названием «Отель N». Про сына Вадима, про таинственную старуху, про сокровища и про то, как встретятся его собственные родители. Очередной роман про будущее. Как всегда – с трагичным финалом.
– Никто не знает, – тихо сказал Вадим, – какая у нашего будущего последняя глава.В коридоре Матвей столкнулся с женой. Та стояла босыми ногами на холодном линолеуме и с тревогой ждала, когда он выйдет из комнаты.
– Ты что? – нахмурился он. – Иди спать…
– Матвей, – пронзительно зашептала женщина, – собака выла… Это не к добру.
– Не к добру, – согласился тот. – Это – к смерти…
– К чьей смерти? – выдохнула Наташа, чуть отступив от ужаса.
Вместо ответа Матвей кивнул в сторону комнаты, где Вадим успокаивал отца.
– Значит, ты все-таки решился? – с жаром прошептала женщина. Она ухватила мужа за руку и задрожала от неведомого возбуждения. Матвей ободряюще обнял ее за плечи:
– Его время вышло, родная… Последняя глава его жизни подошла к концу. Все эти годы я терпел его присутствие, кормил его и поил, как иждивенца, и никогда ни словом не попрекнул. Свою роль он выполнил. Теперь мне надо выполнить свою. Он стал… лишним. И прежде всего – самому себе.
– Ты же сам говорил: Вадька его любит, – вздохнула Наталья Владимировна, – И будет страдать от такой потери.
Матвей помедлил, что-то обдумывая.
– Я все сделаю завтра вечером, – наконец произнес он, делая паузы между словами. – Когда Вадима не будет дома. Мальчик уезжает в командировку и вернется только через четыре дня. Мы за это время успеем все. Даже похоронить.
– Но ты же не убийца, – с сомнением прошептала женщина. – Ты – врач!
– Да, я – врач, – согласился Матвей. – Поэтому я знаю, как все сделать быстро и безболезненно. Уверяю тебя: он не будет мучиться. Он даже ничего не почувствует. Всего один укольчик…На следующий день Вадим действительно собрался уезжать.
– Мне написали, что в Ленинградском историческом музее есть вакансия, – пояснил он. – Если она еще не занята – попробую устроиться на работу по специальности. В Москве это практически невозможно. Здесь все давно уже сменили профессии.
Борис подошел вплотную к сыну, взял его за плечи, посмотрел ему в глаза долгим взглядом и притянул в свои объятия:
– Прощай, мой мальчик. Береги себя. Не позволяй никому говорить обо мне плохо. Даже после моей смерти.
– У меня есть обратный билет, – поспешно добавил Вадим. – Вернусь через четыре дня. Со щитом или на щите. Так что надолго не прощаемся.
Он потрепал по загривку печального Пунша, обвел взглядом комнату, перекинул через плечо дорожную сумку и вышел.
– Подожди! – крикнул в отчаянии Борис. Он цеплялся за последние мгновения, понимая, что больше никогда не увидит сына. – Подожди! Я тебя провожу!
Когда за ним захлопнулась входная дверь, в коридоре появилась тетя Наташа. Она некоторое время постояла в прихожей, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке, потом осторожно открыла дверь в комнату и засеменила прямиком к письменному столу Вадима. Пунш поднял голову и глухо зарычал.
– Это я, старый, – преувеличенно бодро сказала она псу. – Не рычи. Сейчас приберусь маленько – и уйду. Ты что, забыл? Я – почтальон.
Пунш внимательно наблюдал, как она перебирала бумаги на столе, выравнивала в стопки книги и папки, раскладывала пасьянсом конверты и письма.
Вдруг она замешкалась и притихла, вчитываясь в неровные, узкие буквы на одном из бумажных пакетов. Пунш приподнялся и сел, словно почуяв недоброе. В его подслеповатых глазах отразился сияющий квадрат окна, перечеркнутый пополам тяжелой тенью Натальи Владимировны.
Женщина держала в руках пухлый конверт, еще и еще раз перечитывая короткий адрес: « В межрайонную прокуратуру… ».