Сале пожала плечами, отогнала прочь видение публичной казни и вышла из библиотеки в коридор.
Молодчик с портрета тоскливо глядел ей вслед.
Словно рассчитывал на помощь, а его подло обманули.
"Гревская… - еле слышно кинулось в спину. - Гревская пло…"
Сале не обернулась.
Вещи она собрала еще до обеда. Собственно, и вещей-то было… Разве что прихватить заодно и скучную книжку, что худо-бедно помогла ей убить-таки часа два времени? Будет дома потешать желающих (особенно - мастера) байками о сожженных ни за грош шляхтичах и посмертно разгуливающих полковниках. Животики надорвут…
Не только в здешнем Сосуде любят "байки про опырякив"; правда, здесь их любят особенной, чистой и бескорыстной любовью.
По всему видать.
До намеченного времени выезда оставалось не меньше двух часов; зимние сумерки бродили за окном, окрашивая мир в лиловую муть. Женщина вздохнула. Она ощущала в душе гулкую пустоту безразличия, и больше ничего. Правильно. Перед серьезным делом у нее так было всегда. Пока другие старались не забыть самую мельчайшую мелочь, планировали и рассчитывали наперед, насилуя воображение, пока другие жгли душу жадным огнем предвкушения…
В то же время Сале-Куколка превращалась в сонное привидение, слоняясь из угла в угол с застывшим лицом.
Она умела ждать правильно, завернувшись в кокон снаружи и внутри.
Мастер научил, будь он проклят.
Из коморы, где жил герой Рио, доносился глухой лязг металла. Герой с самого утра возился со своим боевым железом, собираясь перед отъездом вновь переодеться в привычный доспех. Это тоже правильно. Это тоже успокаивает. Брать надо только свое - привычное, знакомое издавна. Чужому доверия нет, любой Проводник это знает назубок. Тем более что перед обедом один из сердюков, отобранных Юдкой в сопровождение, расщедрился и приволок заезжему пану пистоль, долго уговаривая взять с собой "верную зброю". Когда заезжий пан вежливо, но твердо отказался, услужливый сердюк долго шептался во дворе с товарищами, пока наконец не пришел к странному выводу: для такого моцного пана пистоль-маломерок, пусть и турецкий, - кровная обида. Была принесена рушница-кремневка и рог с порохом. В результате Рио молча выставил доброхота за дверь вместе с его рушницей. Совет во дворе продолжился, из арсенала на свет божий была извлечена гаковница совершенно непомерной величины, вкупе с прилагающейся к ней треногой.
Сердюк откашлялся, гордо подкрутил ус и пошел делать пану приятное.
Чуть позже, после грохота, треска и проклятий, он долго еще хромал по двору, делясь с товарищами недоумением относительно раздражительного пана и выбитого собственной спиной окна.
- Ну нема у нас кулеврины! - воздевал сердюк руки к небу, охая и демонстрируя неплохое знание огнестрельного оружия. - И мортиры нема! Где ж я ему…
Когда о случившемся доложили пану Юдке, консул долго хохотал, утирая слезы, и ничего не сказал.
Сале еще немного постояла в коридоре.
Вернулась в библиотеку; к назойливому портрету - но тот молчал.
Обиделся.
Без видимой причины вспомнилось, что вчера герой напился вдрабадан. Вышло это случайно или сознательно - Сале понятия не имела. Хотя знать хотелось. Просто в воскресенье, ближе к вечеру, на низких санях-гринджолах, запряженных лохматой кобыленкой, приехал треклятый ведьмач. Рудый Панько вел себя как ни в чем не бывало, низко поклонился "ясной пани" и мигом затрюхал на кухню. Вскоре сердюки перетаскали туда из саней два мешка с солью и множество глиняных жбанов с медом. Панько юлой вертелся рядом и драл глотку, требуя, чтобы гречишный ставили отдельно, липовый отдельно, а какой-то "соняшник" - и вовсе отдельно, лично для пана Станислава.
Минутой позже толстяк-кухарь выбрался наружу, начав с дедом долгий, невообразимо шумный торг.
- Полтора карбованца? - орал он, ударяя оземь шапкой, после чего принимался топтать шапку сапогами. - Сдурел, дед?! Да за полтора карбованца я выкормленного кабана куплю! Кожух дубленый куплю, еще и папаху смушковую! Скидывай цену!
- А соль, соль-то яка?! - не сдавался Панько, подначиваемый развеселившимися сердюками на купеческие подвиги. - Поглянь, блазень ты этакий! - разве ж то "крымка"?! Это ж "бахмутка", самочистейшая! - нет, ты поглянь, поглянь, языком сунь! Кожух он купит… папаху он купит… хрена он купит за полтора карбованца, да и хрена-то не купит!…
Кухарь в сотый раз совал языком, кривился, и торг начинался сызнова.
Когда же наконец денежный вопрос был кое-как улажен, Панько засобирался обратно. Видимо, он был изрядно доволен итогом торговли, потому что на посошок сунул сердюкам бутыль с…
Сале показалось, с водой.
- Выпейте, хлопцы, - задумчиво буркнул ведьмач, дергая бороденку. - Выпейте на помин души… не глядите, что халява - добрый чвирк, двойной перегонки!…
- Чьей хоть души-то? - сразу несколько рук вцепились в бутыль с чвирком - не отнимешь.
Рудый Панько только малахай поглубже нахлобучил да побрел к саням.
Дескать: эх, хлопцы, был бы помин, а душа для него завсегда сыщется!
Когда дед укатил восвояси, а сердюки успели для разгона пропустить по чарке-другой, во двор спустился Рио. Он постоял-постоял, глядя перед собой и словно забыв, зачем выходил из коморы, потом решительно направился к сердюкам и обеими руками поднял бутыль. Пока он пил прямо из горлышка, щедро заливая грудь, в глазах собравшихся вокруг мужчин родилось и выросло до необъятных размеров чистое, искреннее восхищение.
Двойной перегонки.
Сале еще подумала: так сельские дети глядят на канатоходцев и бродячих фигляров.
- Сальцем, сальцем заешьте, ваша мосць!
Даже кухарь метнулся от дверей своей обители поучаствовать в этом чуде: пан гуляет разом с сердюками!
- Заешьте, не побрезгуйте!
Герой заел, смахнул слезу и подсел к выпивохам.
Сверху высунулся из окна пан Юдка, глянул сумрачно, но встревать не стал.
- В него плечи, як у бабы,
В него очи, як у жабы,
В него усы, як у рака,
Сам недобрый, як собака! -
вскоре оглушительно затянули сердюки, со значением косясь на окно.
- Сам недобрый, як собака! -
блаженно подтягивал странствующий герой, утирая слезы.
Еще позже вся компания ушла со двора, горланя песни и смачно обсуждая прелести шинкарки Баськи, а также лихой вдовушки Солохи, к которым они, собственно, и направлялись - добавить во всех смыслах. Вернулись сердюки далеко за полночь; когда именно, Сале не запомнила, потому что легла спать. Разбудило ее мерное громыхание в коридоре. Сунувшись туда прямо в ночной сорочке, женщина обнаружила героя в полном доспехе, марширующего из угла в угол без особой цели и смысла.
- А, С-Сале… - герой попробовал улыбнуться и неожиданно икнул. - Ежиха Сале со стальными иголками… Не сп-пится?… и мне не с-с-с… не с-с-спи… а, чтоб его!…
И продолжил маршировать.
- Ты б шел ложиться, - женщина сперва хотела высказать Рио все, что думала о его несвоевременном загуле, но сдержалась.
Сдержалась легко, удивившись собственной покладистости.
Мельком подумалось: а славно было б упиться вдрызг самой!… почему раньше ей не приходило в голову такого простого выхода из тупика?! - захлебнуться, забыть, не думать, не помнить, и просто шляться в коридоре, мешая честным людям коротать ночь в честном забытьи…
- Заказ! - вдруг возвестил герой, с лязгом садясь прямо на пол. - Большой Заказ! Не поверишь, Сале - я т-так его хотел… т-так ждал… дождался. И к'Рамоль тоже дождался… и Хостик… сейчас рады, н-небось!… до смерти рады. Скажи, Сале! - кому я мешаю на этом свете? Кому? Скажи! Ехал, думал: денег заработаю… миры посмотрю… Насмотрелся! Сыт по горло! Ведь ты тоже сдохнешь из-за меня, а я останусь жить дальше, жить и переезжать с м-места на место, нянчась со своим запретом на убийство! Они пошли к бабам, эти парни, и я пошел вместе с ними… скажи, Сале! - зачем я пошел с ними?!
- Успокойся, Рио, - женщина села рядом, остро чувствуя холод, идущий от половиц.
Не застудиться бы, перед самым отъездом!
- Успокойся и иди ложись. Ну зачем мужчины ходят к бабам?… нашел, что спрашивать, глупый! Завтра мы уедем, уедем домой, и все вернется на свои места. Иди спать, герой.
- Все вернется на места, Сале? И Хостик вернется? И Рам?! И мы с тобой?! Ты врешь, и сама прекрасно понимаешь, что врешь… и я тоже понимаю. Ладно, пора и впрямь спать… герою пора спать…
Скрежет, взвизг металла - Рио поднялся на ноги и потащился к лестнице.
Встав на первую ступеньку, он обернулся.
- А я ведь… - совсем уж непонятно сообщил он, глядя мимо Сале. - Я ведь с женщинами… еще никогда. Ни разу. Мне ведь, в сущности, еще и тринадцати нет… маленький я еще. Маленький…