Я показал ему отрывки из истории капитана, плод терпеливых поисков и упорных трудов, а этот рифмоплет принялся критиковать: вялый, туманный стиль, затянутое, рыхлое повествование, много общих мест, персонажи лишены внутренней жизни...
А фраза, фигурирующая в начале этой главы, которой я, откровенно говоря, горжусь - "на него изливаются целые потоки грязи, океаны клеветы", - вызвала у Телемако Дореа сардоническую улыбку. Он неспособен ощутить всю силу и красоту этого выражения.
Между прочим, моя фраза заслужила высокую похвалу судьи, человека известного и просвещенного, который привык к прекрасному стилю таких авторов, как Руй Барбоза и Александр Дюма. Дондока тоже, когда я больше для себя, чем для нее, прочел один отрывок вслух, захлопала в ладоши и воскликнула:
"Чудесно!" А у нее нет недостатка в чувствительности, это-то я знаю. Таким образом, поддержанный, с одной стороны, интеллектуальной элитой в лице судьи, а с другой стороны - ободряемый гласом народа, то есть нежным голоском Дондоки, я полностью презрел дурацкий смех Телемако Дореа и решил впредь избегать его неприятного общества. Помимо всего прочего, он еще и вымогатель - до сих пор не отдал сто восемьдесят крузейро, которые взял у меня в долг прошлым летом, чтобы купить рыбы. "Вечером отдам", - сказал он тогда, и так до сего дня...
Я возвращаюсь к истории капитана. Когда я сочинял строки этой главы о зависти, я вовсе не думал ни о судье, ни о его почтенной супруге, ни о Дондоке, ни об этом шуте Дореа. Судья был введен в рассказ только в качестве примера, да так и застрял, как надоедливый гость, потерявший представление о времени.
К тому же я, кажется, немного увлекся спором с негодяем Дореа и описанием прелестей Дондоки. И чуть не забыл о своем обещании - выяснить запутанную историю капитана, чтобы чистая правда о его приключениях засияла во всей своей наготе.
Итак, как видите, никто не может спастись от завистников. Мог ли уберечься от них капитан Васко Москозо де Араган, который, едва прожив в Перипери месяц, стал самым видным лицом предместья? Имя капитана не сходило с уст, он сделался местной достопримечательностью, его суждениями по самым различным вопросам интересовались все, их ценили, на них ссылались. "Капитан сказал...", "Спросите капитана...", "Капитан мне обещал..." - только и слышалось со всех сторон. Когда разгорался спор, капитан вынимал изо рта пенковую трубку и изрекал свой приговор - его слово всегда было последним, никто не решался ему противоречить.
Капитан и наше предместье праздновали свой медовый месяц без единой тучки на лазурном небе ровно тридцать дней. Вероятно, этот медовый месяц мог бы длиться и дольше, если бы из города, где он провел некоторое время у сына адвоката, не вернулся старый Шико Пашеко, бывший финансовый инспектор, живший в Перипери уже более десяти лет и ставший здесь своего рода властителем дум.
Я уже рассказывал о характере этого человека.
Желчный, недоверчивый, он постоянно хитрил, сплетничал и говорил колкости. Он вышел в отставку раньше, чем полагается, так как был замешан в политику и подвергся преследованиям за участие в оппозиции.
Он утверждал, что пал жертвой могущественных врагов, поскольку уже много лет ведет антиправительственную борьбу. В этой борьбе ему удалось добиться некоторого успеха: он получил значительную прибавку к пенсии. Но Шико Пашеко не успокоился и продолжал упорно бороться против правительства, пытаясь судебным порядком получить изрядный куш.
О процессе Шико Пашеко без конца толковали в Перипери, на этом процессе в значительной степени и основывалась популярность самого Шико. Каждое его возвращение из поездки к сыну в Баию, куда он ездил хлопотать по своему иску, было праздником для жителей Перипери. Шико Пашеко излагал все подробности дела, которое пошло теперь в верховный суд, и делал это со вкусом.