Раздался шорох, потом меня повалили на постель, и мне пришлось быстро раздеться, потом я нырнул в душистое и восхитительное безумство и долго не желал выныривать.
Мы любили друг друга долго и ласково. И я шептал при этом: «Радость моя, счастье мое, любовь моя», и чувствовал, как у Варьки по лицу текут от счастья слезы, и слизывал их языком, и шептал, и ласкал ее.
И вот в эти восхитительные минуты я забыл обо всем.
– Толик, я красивая? – Рукавишникова стояла передо мной в бюстгальтере и трусиках, подняв вверх руки. Увидев, что я обратил на нее внимание, она на цыпочках сделала поворот кругом налево, направо, а я молчал, давясь от смеха.
Потом раздумчивым голосом сказал:
– Знаешь, если не считать вот…
Она застыла, и я не выдержал. Я подскочил к ней, обнял ее и сказал на ухо:
– Варь, ты самая красивая в мире женщина! Моя женщина!
И услышал у себя под ухом удовлетворенный вздох. Ах, каким великим психологом оказалась Юлька!
Варвара Рукавишникова успокоилась – ее мужчина только что признался, что он ее и только ее… Как все женщины, она слышала лишь то, и лишь т а к, как хотела слышать.
Я возвращался домой с вокзала, на котором только что расстался с Варей. Я отправил ее домой, и взял с нее слово, что она будет усиленно готовиться к поступлению в институт.
А она с меня слово, что я буду писать ей письма. Подробные!
Она все-таки еще оставалась в чем-то ребенком, чье сознание подернуто романтическим флером, но может быть, именно потому я ее и любил?
Я шел и думал, что появление у меня Разиной разрушило все планы. Не удастся дотянуть до следующего лета, а именно тогда решится вопрос с переводом отца в Поволжье, и будет шанс оставить за собой нынешнюю квартиру.
Кто не жил в советское время, не знает, что жилье, с одной стороны, действительно доставалось бесплатно – его давало вам государство. Но для этого нужно было дождаться своей очереди!
Но если у вас есть деньги, и вы хотите квартиру купить, это сделать очень трудно, а если и можно, то только с нарушением законов. Даже если вы вступите в жилищный кооператив, то какие бы вы не предлагали деньги, вам определят величину жилья исходя из действующих в стране норм. То есть два человека получали однокомнатную квартиру, семья их трех человек – двухкомнатную, а чтобы получить трехкомнатную, вроде той, в которой жили мы, нужна семья… посчитайте сами, отец получил такую квартиру на Телефонной потому, что в ней были прописаны еще и мои деды.
Которые пока жили в Казахстане.
Но существовало условие – если квартиросъемщик и часть членов семьи выезжает в связи с переводом на место работы в другой город, то… они обязаны сдать старую квартиру!
Однако, если в ней остается часть семьи, то существовал порядок, когда в виде исключения квартира могла остаться тем, кто в ней остается проживать.
Вот этим я и хотел воспользоваться… Я хотел обеспечить Варьке идеальные условия – чтобы она была и счастлива, и спокойна. Ведь беспокойства в нашу жизнь привносят прежде всего бытовые неурядицы.
Таков был план. И что от него осталось? Мы слишком рано н а ч а л и.
И я впервые не знал, что мне делать – как поступить? Ведь нельзя сейчас мне самому делать предложение – я же говорил ее родителям, что Варе нужно прежде всего поступить в институт! И дал понять, что предстоит подождать.
А теперь? Что было делать теперь?
Но проблему и на этот раз, даже и не желая этого, решила сама Варька.
Мы сидели на кухне в доме Рукавишниковых. Было воскресенье.
Окно было открыто, и ветерок ласково шевелил шторы, врываясь в комнату, гулял по ней, овевая нас.
Я и Людмила Олеговна сидели возле стола. Она только что закончила стирать, в тазу лежали мокрые простыни и пододеяльники, которые нужно было вывесить во дворе для просушки.
Варвары не было – она пошла в магазин.
Было это числа 15 июля, дней через десять после того, как ее привезла ко мне в Барнаул Юля.
– Не знаю, Толя, что и делать… Не поступит она ни в какой институт! Она кроме вас, ни о чем не думает. Спасибо хоть, теперь подруга у нее появилась, Юля. Варька ей звонит, Юля ей звонит… А в остальное время Варвара после работы все в окно смотрит – высматривает почтальона. Письма от вас ждет.
– Не знаю… По-моему, она всем довольна, и учебники вон читает…, – мне было хорошо в полумраке кухни, и я лениво цедил слова.
– Так это сейчас! Это же вы приехали!
Дверь хлопнула, Варька ворвалась в кухню с сумкой в руках. Глаза ее горели, ветерок шевелил волосы на голове и лбу, она раскраснелась и была жуть, как хороша!
– Мам! Хлеба пока нет, привезут через час, я потом схожу! Где белье?
Она схватила таз и потащила его к выходу.
– Ну, видите? – Людмила Олеговна показала на дверь пальцем. – Цветет и пахнет! Это, Толя, потому что вы здесь! А стоит вам уехать в центр Боговещенки к друзьям, она меняется на глазах – учить не может, ходит по комнатам и все в окно вас высматривает. Увидит – на лице улыбка, и сразу к столу, за учебник… Вы приходите – она «зубрит». Ну, какой институт? У нее, Толя, глаза делаются больные, как вы только за порог ступите.
Разговор принял нежелательный характер, но тут за окном во дворе раздалась бодрая песня:
Я вскочил с места и подошел к окну.
Варвара не просто развешивала белье. Она приплясывала, она скакала по двору в такт собственной песне, она тыкала пальцами в разные стороны.
Рядом со мной пристроилась Людмила Олеговна. Мы облокотились на подоконник и принялись наблюдать живописную картину.
Варька скакала, крутилась вокруг себя, размахивала руками и ухитрялась прищепками ловко закреплять развешиваемые на веревке простыни.
Книксен с приседанием с наклоном в нашу сторону.
– Ну, Толик, что с ней делать? Вы видите? Это она так радуется… Кстати, Толя, что это за песня такая?
– Моя это песня! Я ее не собирался исполнять, но когда однажды Варька при мне принялась целоваться с одним типом, я ее спел! Откуда она слова взяла? Наверное, у меня стащила со стола, когда приезжала, я как раз над репертуаром работал для Юльки…
– Толя, а вот Юля… Она хорошая девочка?
– Очень, Людмила Олеговна! У нее в жизни была трагедия, но мы об этом не говорим.
– Толя, мне показалось, что Юля вас…, или…
– Это вам показалось, Людмила Олеговна! – отрезал я.
За окном тем временем раздавалось:
И я выругался про себя – немного времени потребуется Вариной маме, чтобы догадаться обо всем…
Но ни о чем догадываться не пришлось. Рано утром вернулся из командировки Петр Петрович, и уже после завтрака, когда Варвару отправили «учить учебники», ее родители пригласили меня на кухню для решительного разговора.
Петр Петрович курил у открытого окна, а мы с Людмилой Олеговной сели за стол.
– Анатолий, – начала она. – Мы еще перед вашим приездом решили, что нужно что-то делать. Когда увидели, что с Варварой делается после известия о вашем приезде.
Скажите, Толя, вы очень любите Варю?
– Ну, вы же знаете! Очень люблю!
– Толя, может быть, вас все-таки поженить? Ну, что делать? Вы же видите, что с Варей творится… Никогда не думала, Петр, – она повернулась к мужу, – что наша дочь будет такой…
– Люся! – Петр Петрович затушил окурок в пепельнице. – Да хорошая у нас дочь! Просто после того, как она открылась, призналась, что любит, она хочет теперь всего сразу!
– Институт… – начала мама Вари, но тут вмешался я.
Я, кажется, понял, о чем они хотели поговорить.
– Людмила Олеговна, – сказал я. – Проблема института решаема. Я пытался решить две другие проблемы – с жильем и материальную. Поэтому и хотел поговорить с вами о женитьбе через год.
Я сейчас работаю грузчиком на товарной станции по ночам, могу – два раза в неделю, и деньги эти откладываю…
И вот тут к нам подсел за стол Варин папа и после того, что он сказал, я его стал уважать и сохранил это уважение навсегда.