– Не буду ничего говорить без адвоката. .
– Ты сказал, тебя прислал сюда человек по фамилии Приз, – напомнил Арсеньев, – он прислал тебя забрать перстень.
– Какой перстень? – Данилкин захлопал глазами.
– Этот? – Зинаида Ивановна кивнула на кухонный стол.
Там лежали отмычки, пистолет и мужской перстень белого металла, с печаткой.
– Не знаю. Никогда не видел.
– Пистолет, отмычки тоже никогда не видели?
– Без адвоката говорить не буду.
– Человека, которого зовут Приз Владимир Георгиевич, знаете?
– Ночью допрашивать не имеете права.
Арестованного увезли. В квартире остались Маша, Арсеньев и Зюзя. Дмитриев заварил свежий чай, Василиса вышла на кухню, села со всеми за стол и спросила:
– Вы точно знаете, что Гриша Королев погиб? Вы видели его мертвым? Вы уверены, что это он?
– Да, Вася, я видел его, – сказал Арсеньев.
– Но вы же его не знаете, вы только по фотографии…
– Мы были соседями. Его мама и брат живут этажом ниже.
– В новом доме? На Зональной улице?
–Да.
– Значит – вы Александр Юрьевич. Он рассказывал о вас. А другие? Оля, Сережа?
– Их тоже нет, – сказала Зюзя. Дмитриев вдруг вскочил и протянул Зинаиде Ивановне маленький белый прямоугольник.
– Вот!
– Что это? – удивилась Лиховцева.
– Визитка журналистки, которая рекомендовала медсестру. Оказывается, визитка все это время спокойно лежала у меня в кармане.
– Погодите, какая журналистка? Какая медсестра? – Зюзя устало прикрыла глаза. – Нет, я так не могу, давайте по порядку.
– Медсестра связана с бандитами, – сказала Василиса, – они ее прислали. Она хотела вколоть мне кетамин, но не успела. Дед ее прогнал. Надо позвонить журналистке и расспросить ее. Фотограф, который был с ней, тоже как-то замешан, – она всхлипнула и спросила: – Значит, точно все погибли? Гриша, Оля, Сережа?
– Да, девочка. Все, – кивнула Лиховцева, – если тебе тяжело сейчас говорить, мы можем завтра. Разговор долгий, сейчас очень поздно, тебе надо поспать.
Василиса слабо улыбнулась сквозь слезы.
– Мне? Тяжело говорить? Знаете, мне все время кажется, что вот, еще слово, и я опять не смогу. Замолчу.
* * *
Приз ждал звонка Михи. В половине первого к нему приехала Марина. Он заставил себя вызвать ее, опять принял стимулятор и сделал все возможное, чтобы она окончательно расслабилась, не задавала больше никаких вопросов по поводу Дмитриева и медсестры Нади. Это было важно, поскольку новость о жестоком убийстве известного режиссера и его внучки дойдет до нее непременно, и довольно скоро.
К трем часам утра Марина заснула со счастливой улыбкой. Она знала, что Володя любит ее, искренне, нежно, именно так, как мечтала она, когда была еще совсем юной и глупой. Ее не смущала разница в возрасте, не пугала его слава, не беспокоило количество поклонниц. Она верила Володе, как самой себе, потому, что они стали единым целым и оба поняли сегодня, что с самого рождения были созданы друг для друга.
Марина спала, а Приз сидел в гостиной перед телевизором, переключался с канала на канал и ждал звонка Михи.
Звонить самому нельзя. Если вдруг его замели, каждый звонок фиксируется. Но это крайний, почти невозможный вариант. Скорее всего, Миха просто сидит в машине и ждет, когда уедет американка на своем «Форде». Ему ведь четко было сказано: пока «Форд» там, в квартиру не заходить. При всей своей тупости Миха – человек исполнительный. Другое дело, что он мог заснуть в машине. Но это не страшно. Просто придется подождать еще сутки. Главное, ничего больше не предпринимать самому. Затаиться и терпеливо ждать. Все скоро закончится. Перстень вернется на свое законное место.
Иногда он проваливался в тяжелый обморочный сон и тут же дергался, вскакивал. Ему мерещился тихий звонок мобильного. Трубка лежала рядом, он хватал ее, но не было никакого звонка.
В четыре он вырубился, заснул, глубоко и крепко, на диване в гостиной, при включенном телевизоре.
В десять его разбудила Марина.
Он вскочил, как ошпаренный, тупо уставился в ее счастливые, тщательно накрашенные глаза.
– Который час? Мне никто не звонил?
Она улыбнулась, поцеловала его, погладила по голове.
– Конечно, звонили.
– Кто?
– Не кричи так. Все хорошо. Звонили из пресс-центра. В двенадцать ты должен быть на пресс-конференции. Не волнуйся. Сейчас только десять. Прими душ, побрейся, а я приготовлю завтрак.
* * *Перед тем как уйти из больницы, Григорьев попросил врача заглянуть к Рейчу.
– Произошел несчастный случай с его молодым другом. Мне пришлось сообщить.
– Я же предупреждал вас, ему нельзя волноваться, – сказал врач.
– Он бы все равно узнал. Не сегодня, так завтра.
Кумарин ждал на лавочке, в больничном парке. Григорьев сел рядом, закурил.
– Ну, что? – спросил Кумарин.
– Не знаю. Плачет. Молится.
– Тогда все в порядке.
– Будем надеяться.
– Вы собираетесь сообщать Макмерфи, кто отправлял конверты?
– Я буду все валить на Рики. Ему уже безразлично, а старика лучше оставить в покое.
Кумарин сорвал веточку лиственницы, понюхал.
– Наверное, это правильно. Вы телефон оставили. Вам звонила Маша.
Григорьев взял у него свой мобильный, начал набирать номер.
– Не надо. Как раз сейчас она спит. У нее была долгая бессонная ночь. А до этого – сумасшедший день. Вам рассказать? Или вы по-прежнему не желаете узнавать что-либо о вашей дочери от меня?
– Рассказывайте, – вздохнул Григорьев.
Человек Кумарина был внедрен в группу, которая отправилась по вызову Арсеньева на территорию бывшего пионерлагеря. Он же оказался в составе группы, которая приехала в квартиру Дмитриева. Кумарин выложил всю информацию, которую получил от этого человека. Только не стал рассказывать, как арестованный Данилкин держал дуло у Машиной головы.
Григорьев слушал молча, курил, вертел в руках телефон.
– Ну вот, а теперь поехали завтракать, – сказал Кумарин и поднялся, – ну что вы опять молчите?
– Думаю.
– Поделитесь мыслями.
– Еще немного подумаю, потом поделюсь.
– Да, я забыл самое главное, – сказал Кумарин, когда они сели в машину, – Машу из квартиры Дмитриева повез домой майор Арсеньев. И знаете, он остался у нее ночевать.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В небольшом зале, где проходила пресс-конференция, было холодно. Работало несколько мощных кондиционеров. Евгений Николаевич Рязанцев не сомневался, что это кончится в лучшем случае бронхитом. Сочетание уличного пекла с искусственным холодом в машине и в помещениях действовало на него ужасно. Он уже слегка покашливал, в горле першило, и голос звучал глухо, хрипло.
Он знал, что конференция транслировалась в прямом эфире по одной из популярных радиостанций и через полчаса после окончания будет подробно освещаться во всех новостях, сегодня до глубокой ночи и завтра утром. Ее собрали для того, чтобы официально объявить о готовящемся объединении трех главных оппозиционных политических партий и выдвижении единого кандидата на выборы президента России.
Формально претендентов на должность нового единого лидера было пятеро. Евгений Николаевич Рязанцев возглавлял самую крупную и влиятельную из трех партий, «Свободу выбора», и был номером один. Лидеры двух других партий имели слишком скандальную репутацию, постоянно грызлись между собой, не выдерживали ни одного совместного публичного выступления без грубых и злых взаимных упреков и практически не имели шансов на победу. Они были вчерашними людьми в политике.
Существовали еще независимые кандидаты. Из них на конференции присутствовал только один, вернее – одна.
Популярная демократическая дама-политик Светлана Павловна Кулакова.
Рязанцев сидел между нею и Вовой Призом. Кулакову он знал уже пятнадцать лет и не ждал от нее сюрпризов. Она вполне комфортно расположилась в своей политической нише, успела сколотить хороший капиталец, наелась популярности до отвала и теперь лишь лакомилась, появлялась только на самых свежих и забавных публичных мероприятиях. С самого начала было оговорено, что ее участие в новой политической акции носит чисто декоративный, так сказать, эстетический характер. Раньше она бы взбесилась, выслушав такие условия игры, надавала бы дюжину скандальных интервью о мужском шовинизме и дискриминации женщин. Но это раньше. По сути, она тоже была вчерашним человеком в политике. Высокая, чуть располневшая к своим пятидесяти, пережившая три развода, четыре замужества, две пластические операции, она сидела справа от Рязанцева, то и дело трогала белокурую челку, щелкала под столом застежкой сумочки из змеиной кожи. Рязанцев мог поклясться: сейчас она думает о том, как бы поскорей достать пудреницу и убедиться, что с лицом все в порядке. На вопросы журналистов она отвечала вяло, надменно и не проявляла никакого энтузиазма.