Машо пошло умываться. В коридоре оно наткнулось на уже знакомую девицу.
– Папа просит пожаловать к столу через пять минут, – спокойно сказала она.
– На водочку? Счас умоюсь и приду, – Машо попыталось изобразить дружелюбный тон.
За столом в большой комнате на первом этаже, куда спустилось пленное существо, уже сидели пять человек: Федор, женщина его возраста, еще одна сильно помоложе, знакомая девица и мальчик лет десяти. Машо с удивлением осмотрело хавку: натуральные грибы, разные виды мяса, вполне похожего на естественное, овощи – похоже, также натуральные, непонятный коричневый напиток в стеклянном кувшине и… огромная бутылка водки! Жизнь, похоже, налаживалась.
– Вот, Андрей, присаживайся напротив меня, – дружелюбно сказал Федор, указывая на место за столом. – Наталья, моя супруга. Маша, дочь. Рита, невестка. Алексей, младший сын. Внук Петя маленький еще с нами сидеть. Два сына на войне – Семен на севере где-то, Иван без вести пропавший. Ритин муж, Петин отец. А это вот Андрей, – Федор обвел взглядом домочадцев. – Или Машо, как уж лучше, не знаю. Садись, в ногах правды нет… Дай только мы молитву совершим. Если тебе не понравится или если это тебя обидит, можешь отойти на минутку.
Машо осталось стоять. Федор прочел «Отче наш», домочадцы перекрестились.
– Ну, теперь давайте знакомиться по-настоящему. – Федор налил Машо водки и квасу, передал сосуды другим. – Давайте за конец войне!
– Давайте, – немедленно поддержало тост Машо. – Я хоть и один день на ней было, но надоело мне изрядно. А вы тут спокойно вроде живете, хоть и война…
– Совсем не спокойно. Каждый день ждем, что ваши дроны налетят, – с вызовом ответила Рита. – И уж кому война точно надоела, так это нам.
Разговор, не начавшись, зашел в тупик.
– Я, конечно, многого не понимаю, – решилось прервать неловкую паузу Машо, – но вроде не наши же атакуют сейчас?
– Не ваши, – тяжело ответил Федор. – Правда, не ваши. Но не мы начали эту войну.
– Это как? – с подчеркнутой робостью, чтобы не усугублять конфликт, спросило Машо.
– А вот так, – положив на стол нож и вилку, начал ответ Федор. – Уже три года конфедераты бомбят наши транспортные пути. Железные дороги, порты. Топят танкеры. Это чтобы не дать нам поставлять в Индию и Китай северную нефть. Уничтожили все атомные станции – вроде как ради экологии. Два раза пытались убить царя. А самое противное – все время норовят сделать извращенцами нашу молодежь. Как ты знаешь, Андрей, у нас другие, отличные от ваших, устройства для приема информации. Но дроны разбрасывают маленькие штуковины, настроенные на ваши каналы. Их подбирают ребята лет пяти, семи, десяти. И оттуда льется, по нашим понятиям, всякая гадость – вы гомо, вы лесбо, пробирайтесь в Конфедерацию, будете иметь свободный секс, химнаркотики, много денег и развлекухи всякой… И некоторые пробирались в Москву. Кто потом смог вернуться – совсем уродами стали. Стариками в двадцать пять лет. С трудом могут жить среди нормальных людей.
– Нормальных… – повторило Машо. – А кто сейчас нормальный? Я понимаю: для вас, может быть, и неприемлемы наши восемнадцать гендеров, свободная продажа химии и все такое. Ну а вот почему не развивать технику – принимающие девайсы, транспорт, производство дешевого фуда?
– А тебе что, наш не нравится? – обрадовался перемене темы Федор.
– Да мне вообще в чем-то нравится, как вы живете, – поддержало разрядку напряженности Машо. – И спокойно, и как-то… естественно, что ли. Но ведь людям свойственно развивать науку, технику… Культуру… Цивилизацию, в общем.
– Не знаю… – вступила в разговор Наталья. – Цивилизация, по-моему, должна быть для людей. Обязательно ли нужны все эти девайсы? Мы как-то без них обходимся.
– Вот, за цивилизацию для человека! – Федор быстро разлил водку и поднял стопку.
– Угу, это я готово поддержать, – с улыбкой заявило Машо.
Наталья вышла из комнаты и вскоре принесла картошку и горячее мясо.
– Видишь вот, – приступив к основному блюду, продолжил разговор отец семейства, – человеку должно быть всего достаточно. Достаточно! А ему говорят: тебе нужно больше, больше, больше! А ему действительно нужно? Мы вот старую технику не выбрасываем, а чиним. А вы год попользовались – и на помойку. Новое что-то уже предлагают, а нужно оно, это новое? Человек сам не решает – за него решают. А все за счет природы производится. А она плачет уже от всех нас.
– Не знаю, – ответило Машо. – Если все старое, если ничего нового – скучно.
– А скуки тоже должно быть достаточно, – окинул взглядом комнату Федор. – И веселья. И старого, и нового, всего. Если только веселиться, если только все новое, то это уже не скука будет, а тоска. Смертная. Ну вот, третий тост у нас всегда невеселый, ты уж прости. За тех, кто не вернулся с войны. И за наших, и за ваших.
Федор чуть приподнял стопку и залпом выпил. То же сделали и все другие, кроме Маши и Алексея. Машо поперхнулось полной стопкой водки.
– Да, много не вернулось, – прокашлявшись, сказало оно. – А у вас, значит, два сына воюют…
– Да, Семен и Иван, – глухо ответил Федор. – От Ивана полгода вестей нет. Что с ним, Бог знает. Давайте за то, чтоб вернулись.
Взрослые тихо чокнулись, Маша перекрестилась.
– Бог… – тем временем прошептало Машо. – Если он даже есть, что он знает… О нас знает… Зачем мы ему…
– Все знает, – встрепенулась Рита. – Мы говорим с Ним, а Он с нами. Иначе бы не верили. А я верю. И верю, что Иван вернется.
– Все в Божьих руках, – отрезал Федор. – Ну что, Андрей, обо многом хотел тебя спросить, но давай завтра, не клеится сейчас болтовня что-то. Давай вот… Перед чаем – по обычаю.
Новую стопку водки и чай пили молча. Но Машо все-таки сочло своим долгом прервать тишину.
– Федор, а что у вас говорят – что после войны будет? Вы наших перевоспитывать станете? Или просто эвтаназируете всех?
– Фу, слово какое – эвтаназия! – с брезгливой полуулыбкой ответил хозяин дома. – Как вы хорошо за ним спрятались. Да не перебьем мы вас, не боись! – улыбка Федора стала шире. – А что будет… Бог знает, что будет… Был у нас старец один, монах. Говорил, не будет победителей в этой войне. А народу погибнет много. И покалечится. Но потом тысячу лет, а то и две, будет спокойная жизнь. Мирная. Города большие, новые строить начнут. Господь нас потерпит. А дальше – все опять как сейчас.
– Невесело как-то, – глядя в тарелку, проговорило Машо.
– Может, и невесело, но что уж мучиться… Главная жизнь – не здесь, главная – там, – Федор поднял ладонь вверх. Эх, давай все ж таки еще по единой. Но теперь уж точно по последней.
За столом оставались только Федор, Маша и Машо. Пить пришлось на двоих.
– Отдыхай, Андрюха, – сказал на прощанье хозяин. – Маша вон тебе чистые штаны и рубаху принесла. Твое обмундирование к утру постираем.
Приняв душ и примерив обновку, Машо рухнуло на кровать. Да, сколько всего обсудить еще надо! Странные они, эти медведи… Зря живут практически. Странные. И Бог их странный. Машо попробовало включить гешу, но она все-таки разрядилась. Розетки медвежьего дома для зарядки явно не подходили. Звери… Но не лишенные человеческого. Ловко я их разговорами уговорило, подумало пленное, пока реальность перемешивалась с мерзкими снами про войну.
…Машо – или кто оно теперь? – проснулось от стука в дверь.
– Андрюха, подымайся! – сдавленно прорычал Федор. – Пошли гулять, может, в последний раз.
– Что такое? – пробормотало Машо, приподнимаясь с кровати и ища глазами подаренную одежду. – Расстрелять меня задумал, гуманист?
– Сейчас все узнаешь.
Машо, одевшись, робко приоткрыло дверь.
– Иди, умывайся. Пойдем воздухом подышим. А то твои уроды, говорят, его скоро атомными бомбами испортят.
– Нет. Это невозможно!
– Все возможно верующему – знаешь такие слова? Верующему в гуманизм и торжество толерантности.
– Неправда. Неправда! – с вызовом крикнуло Машо.
– Пойдем и посмотрим, правда или нет.
Через пару минут они с Федором шли по проселочной дороге.
– Мы получили перехват. У вас осталось штук сорок ядерных боеприпасов, еще со времен блаженнопочившего СССР. Так вот, применят их сегодня, чуть ли не прямо сейчас.
– Враки. Они не могут так поступить с людьми. Даже Ташо не может.
– С людьми? Мы же медведи. Звери, гады, враги! – Федор сжал Машо за плечи. – Они же сами готовы подохнуть, только чтобы нас не было! Это же ядерное оружие. Ядерное! Отсюда до бывшей Москвы, до вашего Содома, сто кэмэ! Вас самих накроет – не волной, так радиацией, всю Гоморру! За два дня! Всех, кроме Таши вашей любимой – она уже со змеюкой в Америку летит. Да… Самим подохнуть, чтобы только нам жить не дать! Вот он, гуманизм, вот оно, счастье народов! «Смешно, не правда ли, смешно-смешно»… Был бард такой, Высоцкий, лет семьдесят назад такими вот словами играл. Вот скоро и посмеемся. Ладно, пошли. Двум смертям не бывать. Слушай, Андрюха, а мне ведь умирать не так страшно, как тебе. Семью я уже отправил, а дом бросать не хочу. У меня хоть дети в Сибири жить будут – не долетят дотуда ваши ржавые ракеты. А ты – зачем живешь, зачем умрешь вот сегодня, этим ясным прекрасным днем?