Сама Жанна д’Арк военного клип-искусства в это время даже не подозревала о своей наконец обретенной славе. Не задумывались о ней и работники Amnesty, которым было поручено задерживать и отправлять на сборные пункты уклонистов. Без пяти четыре в дверь бокса Машо начали отчаянно звонить и стучать. Поскольку никто не отзывался, пришлось применить универсальный opening code. Спецагенты обнаружили Машо лежащим на кушетке в наушниках и с гешей во лбу. Отодрав от головы креативного существа девайс, стражи революции – два существа в серых костюмах – уставились на Машо.
– Граждано Бац? – пропищало первое из существ. – Вы знаете, что подлежите обязательному призыву на военную службу? Вы знаете, что вам к часу дня нужно было прибыть на сборный пункт?
– Че? Вы кто? Вы че? – пробормотало Машо.
– Ниче, граждано, – пропищало существо. – Мы агенты Global Amnesty. Вам пять минут на сборы – и на войну. Сопротивляющиеся призыву принудительно эвтаназируются на месте. Вы слышали обращение господо Ташо Пим?
Машо наконец начало соображать, что к чему.
– Я боец креативного фронта, – уже более уверенно сказало оно. – Работаю над роликом для защиты конфедерации.
– Прибудете на пункт, там разберутся. Пять минут пошли.
Машо двинулось в санузел, по дороге собирая девайсы. Через три минуты новый солдат Конфедерации в сопровождении работников Amnesty уже ехал вниз на лифте. Очень хотелось водки. Под блоком стоял внушительных размеров букаш, где уже сидели на жестких скамейках полтора десятка существ.
– Куда нас везут? – спросило Машо у одного из них.
– На пункт какой-то, – ответило то. – Совсем тебе плохо? На вот, лизни.
Сосед протянул тюбик с химозой. Пожевав контент, Машо стало постепенно приходить в сознание. Минут через десять они уже были на Модерн Плешке – бывшем стадионе «Локомотив», где на поле и на трибунах скопилось тысяч десять существ.
– Граждане и жители Конфедерации! – кричал в микрофон неприятный тип в сером костюме. – Вам предстоит оборонять от врага город Ногинск. Вы будете доставлены туда в макси-букашах и размещены в лагере. Там вам будут предоставлены ночлег, питание и оружие. Попрошу строиться на поле в колонны по сто биообъектов, старшие колонн объяснят вам, куда идти дальше.
Машо вместе с другими существами спустилось на поле. В хаотичном движении никто, похоже, не собирался строиться ни в какие колонны. Впрочем, скоро одно из существ в серых костюмах начало кричать:
– Сюда, сюда! Подходим ко мне, собираем сотню!
Машо твердым шагом подошло к существу и заявило:
– Я боец креативного фронта. Мой клип сейчас должны показывать по всем каналам. Работа над ним шла под руководством Ташо Пим и Робеспьеро Эврика. Требую доложить обо мне начальству. Меня зовут Машо Бац, мой номер MB/666/5736439565.
– Много вас тут таких креативных, – осклабилось существо. – Доложу, когда смогу. А пока на фронт.
Колонна двинулась к букашу, и уже через десять минут конскрипты ехали к Ногинску. За окном проплывали бесчисленные шопы, бокс-блоки, пара переделанных в сексодромы бывших университетов и монастырей. Мили-букаши то обгоняли транспортное средство, в котором ехало Машо, то пролетали навстречу.
– Что с нами будет? – спросило креативщицу сидевшее рядом лохматое существо лет сорока в неэлектронных очках, похоже, относившееся к вымирающему виду стрейт-мужчин.
– Поди разбери, – ответило Машо. – Аннигиляторы дадут, воевать заставят. Помрем, поди, как пленный в моем клипе.
– Так это вы – автор этого кошмара? С медведем? Как вы могли? Там, говорят, реального человека использовали, пленного!
– Точно так. Моя идея, – довольно ответило Машо.
– И вы здесь? Я думал, такие там, в Кремле сидят, у Ташо в кабинете.
– Ну, пока здесь. Посмотрим, что дальше.
– И как вы могли? Это же чудовищно!
– Само не знаю. Совсем охренело, когда снимали. Но джоб есть джоб.
– И это вы называете гуманизмом, демократией, свободой?
– Ты что, диссидент недобитый, что ли?
– Ну так, свободомыслящий человек.
– Свободомыслящие – это мы.
– Не знаю, не знаю. Какая свобода, если Amnesty даже мысли через очки контролировать пытается…
– Да и пусть. Нет у меня никаких диссидентских мыслей. А ты что, очки только такие носишь?
– Да. Выкинул электронные год назад.
– Ну, ты и маргинал. Я думало, вас таких давно эвтаназировали или пересажали.
– А я тихо сижу. Так, иногда делюсь мыслями с друзьями, пишу что-то в стол.
– Все равно тебя Amnesty накроет рано или поздно. На каких девайсах пишешь?
– На бумаге, от руки.
– Стилусом, что ли?
– Карандашом. На реальной бумаге, оберточной, из шопов.
– Каменный век. И что написал? Ты не ссы, я на тебя не надолблю.
– Да вот про демократию вашу и свободу. Говорить можно только то, что положено. Писать – что положено. Думать – что положено. Есть – что положено. Слушать – что положено. Читать – что положено. Да и в принципе читать скоро нельзя будет – народ уже буквы не разбирает, кто моложе тридцати. Вырастут – остальным запретят читать вообще.
– А зачем? И, кстати, все это – наш свободный выбор.
– Наш? Это чей? Если у меня другой?
– Ну, ты же живой пока. Не эвтаназирован. Не интернирован.
– Если б не война, то это было б ненадолго все. Уже интересовались, почему не джоблю.
– А че не джобишь?
– Ну так, пойду покрашу что, старикам фуда принесу… На хавку хватало до кризиса. А кризис – пусть кризис, война – пусть война, хоть можно собой побыть немного. Не до меня пока.
Букаш проехал через Ногинск и остановился посреди палаточного лагеря на опушке леса.
– Выходи! – скомандовал водитель в униформе.
– Слушай, ты поаккуратнее там, – Машо ткнуло локтем лохматого соседа. – И здесь особенно. Тут Amnesty на Amnetsy сидит и Amnesty погоняет. Будет время, потрепемся еще.
– Угу. Как тебя зовут-то?
– Машо. Машо Бац.
– А я Сергей.
– Да, древнее имя, не без изящества. Ну ладно, будем знакомы.
Пустырь у леса был заполнен огромными палатками. В центре между ними оживленно сновали туда-сюда существа в форме и в обычной одежде. Обитателей Машиного букаша построили в колонну по двое и отвели в центральное пространство.
– Соратники по ополчению! – сказало существо в сером костюме. – Сейчас вас разместят на ночлег и предоставят питание. Будьте готовы к подъему в любой момент. По данным разведки, неприятель готовится к атаке. Перед боем вам будут розданы аннигиляторы. Там есть только два средства управления – предохранитель и спусковой крючок. Как пользоваться, надеюсь, понятно. Дальнобойность – 300 метров. Применять по команде. Вперед!
Колонна подошла к палатке. Машо удалось в числе первых войти в нее и занять место у брезентовой стены. На циновке, покрытой одеялом, лежали пластиковые шлем, миска, кружка и ложка. Рядом устроилось существо подросткового вида и неопределенного гендера.
– Не знаете, когда пожрать дадут? – спросило оно у Машо. – И как тут с химозой?
– Про химозу не знаю. Про фуд скажут, наверное.
– Что, вообще без химии оставят? Я без нее не только воевать, встать утром не смогу.
– Ну да, я насчет себя тоже не уверено. Должны придумать что-то. Нужна же людям какая-то, как ее, мотивация.
– Вот именно.
– Ополченцы, выходи получать ужин! – некто в сером костюме резко раскрыло брезентовые створки. – И еще. Вам дадут порцию специального химпрепарата для повышения боевого духа. Употреблять его нужно только перед атакой – ясно? Не сейчас, не на ночь, а перед атакой! Усвоили?
В ответ раздались нестройные утвердительные возгласы. Машо взяло миску и кружку. Получив порцию какой-то баланды, чай и тюбик с мотивационной химозой, новоиспеченный воин побрел вдоль очереди, краем глаза заметив стоявшего в ней Сергея.
– Ну что, скрасите скромный ужин креативного ополченца? – игриво сказало ему Машо.
– Давай, – ответил лохматый диссидент.
– А про меня что, забыли? – развернулся стоявший впереди Сергея Машин сосед-подросток.
Машо совершенно не хотело вести приватные разговоры в обществе юного дебильного существа. Но Сергей сразу же откликнулся позитивно:
– Присоединяйся, конечно. Хотим вот о войне порассуждать.
– Щур, – радостно ответил подросток. – Ща, только химозы этой глотну…
– Тебе ж сказали – нельзя до боя, – утрированно-хмуро и громко, чтобы все слышали, отреагировало Машо.
Подросток понял, что его могут замести, и решил схитрить.
– А, нельзя… Ну все, не буду тогда. До боя, – и ехидно хмыкнул.
Сергей вскоре присоединился к Машо, которое устроилось в дальнем углу палатки, среди пустых пока циновок, чтобы избежать лишних ушей, а по возможности – и подростка.
– Ну что, как тебе баландочка? – спросило оно Сергея, как только тот распробовал мили-фуд.
– А la guerre comme а la guerre.
– Да, радости немного. А ты пацифист?
– Вовсе нет. Я считаю, что можно воевать – только за правое дело.