– В таком случае, – сказал я, голосом смягчая резкость фразы, – забудьте ее, Джордж. Женщины легко приходят и уходят. Уходит одна – придет другая. Много рыб в море и птиц в небе. В темноте они все друг на друга похожи. Нет разницы, одна или другая.
Я мог бы продолжать бесконечно, но мне показалось, что он начал напрягаться, а вызывать напряжение у здоровенной дубины – неблагоразумно.
– Джордж, такими словами вы глубоко оскорбляете мои чувства, – сказал Септимус. – Мерседес для меня единственная в мире. Жить без нее я не смогу. Она неотделима от смысла моей жизни. Она в каждом ударе моего сердца, в каждом вдохе моей груди, в каждом взгляде моих глаз. Она…
А он мог продолжать и продолжал бесконечно, и мне показалось неуместным останавливать его замечанием, что такими чувствами он глубоко оскорбляет меня.
Он сказал:
– Итак, я не вижу другого выхода, кроме как настаивать на браке.
Это прозвучало как удар судьбы. Я знал, что будет дальше, Как только они поженятся, моя райская жизнь кончена. Не знаю почему, но первое, на чем настаивают молодые жены, – на уходе холостых приятелей мужа. Не бывать мне больше у Септимуса в загородном доме.
– Это невозможно, – встревоженно сказал я.
– Понимаю, что это кажется трудным, но я думаю, это получится. У меня есть план. Пусть Мерседес считает меня дубиной, но я не совсем уж несообразительный. Я приглашу ее в свой загородный дом в начале зимы. Там, в тишине и покое моего Эдема, обострится ее восприятие, и она сможет оценить истинную красоту моей души.
По моему мнению, от Эдема не стоило бы ожидать столь многого, но сказал я только:
– Вы собираетесь ей показать, как умеете скользить по снегу?
– Нет, нет, – сказал он. – Только после свадьбы.
– Даже тогда…
– Джордж, это чушь, – раздраженно сказал Септимус. – Жена – второе «я» мужа. Ей можно доверять потаеннейшие секреты души. Жена – это…
Он снова пустился в бесконечный монолог, и я только мог слабо возразить:
– ЦРУ это не понравится.
Его короткое замечание насчет ЦРУ вызвало бы полное одобрение со стороны Советов. А также Кубы и Никарагуа.
– Я попробую как-нибудь убедить ее приехать в начале декабря, – сказал он. – Я верю, что вы меня правильно поймете, Джордж, если я вам скажу, что мы хотели бы побыть здесь вдвоем. Я знаю, что вы и думать не стали бы мешать тем романтическим возможностям, которые наверняка возникнут у нас с Мерседес на лоне мирной природы. «Нас свяжет вместе магнетизм молчанья и медленного времени поток».
Конечно, я узнал цитату. Это сказал Макбет перед тем, как всадить кинжал в Дункана, но я всего лишь посмотрел на Септимуса холодно и с достоинством. Через месяц мисс Гамм поехала в загородный дом Септимуса, а я не поехал.
Что там случилось – тому я свидетелем не был. Я знаю это только со слов Септимуса, а потому не могу ручаться за каждую деталь. Мисс Гамм была настоящей пловчихой, но Септимус, имевший непреодолимое отвращение к такому хобби, ничего на эту тему не спрашивал. Мисс Гамм тоже не считала необходимым донимать подробностями ни о чем не спрашивающую дубину. Поэтому Септимус ничего не знал о том, что мисс Гамм – одна из тех сумасшедших, которые любят в середине зимы напялить купальник, пробить лед на озере и броситься в прорубь купаться в освежающей и животворящей воде.
Так и вышло, что однажды ярким морозным утром, когда Септимус храпел в глубоком забытьи, как дубине и положено, мисс Гамм тихо поднялась, надела купальник, плащ из махровой ткани и тапочки и отправилась по заснеженной тропе к озеру. По краям оно ярко сверкало льдом, но середина еще не замерзла, и вот, скинув халат и тапки, она бросилась в воду с визгом, который, очевидно, должен был свидетельствовать о радости.