– Здесь пахнет рваными газетами, – заметил Дробь-третий, расправив плечи и подняв голову.
– Такого запаха не бывает, – ответила мать. – как ты можешь отличить запах рваных газет от запаха целых?
– Могу.
– Да, я понимаю.
– К счастью, на улице никого не было, – сказал Дробь-третий, – как ты думаешь, это случайно?
– Может быть.
– А наблюдение со спутника? Они же не могли нас пропустить?
– Не могли. Зато сейчас они нас не видят. Здесь очень много подвалов, целые катакомбы. Не станут же они устраивать облаву из-за какого-то одного человечика.
А меня они и так выловят, потом.
– Я не человечек. Я не…
– Потому что я никогда не видела никаких облав, – добавила мать, не слушая, – Только в фильмах.
– Откуда ты знаешь о катакомбах?
– Я ожидала, что это случится.
– Ты уже была здесь?
– И не только здесь. И дальше.
– И что, они тебя не наказали?
– Была ночь и сильная буря; спутник не мог вести меня сверху, а на улице не было никого. Никто ни о чем не узнал. Во всяком случае, меня не наказали.
– Но ты промокла?
– Я сказала, что люблю гулять под дождем. У меня ведь розовый жетон, мне прощают маленькие странности.
Некоторое время они шли молча. Подвалов действительно было много. Каждый следующий имел дверь, которая вела в следующий, потом опять в следующий и так, казалось, без конца. Когда не стало окон, Фрыалж включила фонарик.
– Мама, – спросил Дробь-третий, – как ты думаешь, что происходит вокруг нас?
– Я не поняла?
– Я хочу спросить, это хорошо или плохо? Я всегда делил вещи на хорошие и плохие. Например, я знаю, что жить это хорошо, но я не знаю хорошо ли я живу.
И я не могу об этом узнать, что значит жить плохо и что значит жить хорошо. Но мне кажется, что живу в одном измерении. Я не знаю, хорошо это или плохо.
– Не думай об этом.
– Почему?
Он остановился.
– Почему?
– Ты все равно этого не узнаешь. Тот кто думает, тот погибнет. Нужно действовать. Если мы больше не встретимся, запомни как делала я. Сейчас я не знаю, нужно ли спасать тебя, но знаю, что без тебя мне будет плохо – и поэтому мы здесь. Никому не должно быть плохо – вот что значит жить хорошо. Если тебе плохо – действуй.
– Я подумаю об этом, – сказал Дробь-третий. – Я люблю думать.
– Подумай и согласись. У меня тоже когда-то был красный жетон.
– Да ну?
И вдруг фонарь погас.
– Стой рядом, – сказала она, продолжая щелкать переключателем. – Это простая модель, никакой электроники. Я специально покупала, еще после второго жетона. Скорее всего разомкнулся контакт. Я смогу починить. Даже в темноте.
Это не батарейки, батарейки садятся постепенно. Если не заработает, то у меня есть еще один фонарь. Я собиралась оставить его тебе.
– Ты слишком хорошо готовилась. Они могли понять.
– Нет, я это делала спонтанно.
– Это не гарантирует.
– Ничего не гарантирует. У меня есть еще запас консервов на двенадцать дней. Есть маленький напильник, он заточен на конце как оружие, у него удобная ручка. Скоро мы прийдем туда, где есть труба с водой, мы пропилим маленькую дырочку и ты не умрешь от жажды.
– А что будет с тобой?
– Не думай об этом. Людей много, они рождаются и умирают со скоростью миллион человек в секунду, и я не лучше и не хуже других. И я уже стара, это многое меняет. И ты не лучше и не хуже других, что бы ты об этом ни думал.
Просто нам не повезло. Я не могу найти провод, не слушаются пальцы.
– Проклятая газировка?
– Эта газировка слишком сильно бъет в голову, особенно в темноте… В темноте так хочется спать… Где ты?
Она достала второй фонарик и включила его. Осветила стены. Но подвал не был пуст. Рядом с нею стояли трое мужчин, со значками охраны. Еще один отошел в сторону; он держал под руки ее крепко спящего сына.
– Ну конечно! – сказала она и попыталась представить, как вела бы себя на ее месте героиня фильма. Рассмеялась бы саркастически: вы, презренные твари, вы слишком малы, чтобы быть моими врагами.
– Ну конечно! – она рассмеялась и подвал ответил жестким бетонным эхо.
– Руки! – скомандовал охранник и отстегнул наручники.
– Ну конечно, как же я не подумала раньше! Этот дом в самом центре города, это же единственное место, где можно спрятаться, поэтому все беглецы собираются здесь, правильно?
– Протяните руки или я использую электрошок.
– Да, ведь вы специально построили его здесь, вам не нужно проводить облавы, не нужно гоняться за нами, достаточно было построить подвалы и теперь мы все сами падаем в ваши открытые пасти. Как… Как…
Она заплакала.
Сверкнул разряд и мир взорвался.
Дробь-третий проснулся на заднем сиденье автобуса. Он хорошо отдохнул и проснулся с востоянии полной чистоты сознания, чистоты и ясности доходящей почти до ясновидения – но в этом ясновидении не было ничего сверхестественного – так, он мог бы по выражению глаз догадаться о чем человек читает или что он пишет; сейчас он специально не открывал глаз потому что тени еловых ветвей, бегущие поверх его закрытых век и создающие оранжевую солнечную рябь, были ему приятны.
Автобус ехал и тени бежали в обратную сторону.
По звуку мотора, по тому как этот звук отразился, Дробь-третий понял, что они проезжают мимо здания; здание было круглой формы; вначале он решил не открывать глаз, но любопытство взяло верх и он посмотрел. Автобус поворачивал около старой, но недостроенной церкви; вокруг возвышались величественные, как минимум двухсотлетние ели – короче говоря, сейчас они были далеко от города и это главное. В автобусе человек пятнадцать людей причем почти все взрослые. Он поймал на себе добрый взгляд молодой женщины лет тридцати; женщина была некрасива, но не уродлива, а просто стеснялась своих рук – это Дробь-третий понял по тому, как она сжимала переплетенные пальцы. Лицо великовато и неправильной формы. Наверняка у самой тоже красный жетон. Такие не выживают, по крайней мере, не живут долго.
Рядом сидела еще одна, с совершенно пустыми глазами – эта наглоталась лекарств и сейчас сидит под толстым колпаком безумия – сейчас она не более разумна, чем шампиньон, впрочем, она его и напоминает.
Другими интересными персонажами были: старик, беспрерывно плюющий в окно, мужчина лет сорока в вязанной шапке, надвинутой до самого подбородка (из-под шапки торчала лишь куцая бородка, притворяется сумасшедшим), и человек втянувший голову в плечи, ничего не думающий, ничего не говорящий, ничего не выражающий своим видом и все же, как Дробь-третий безошибочно почувствовал, готовый действовать. Было еще несколько настоящих сумасшедших и двое-трое экземпляров преступной наружности. Одна девчонка-недоросток сидела на коленках у такого же недоростка, но мужского пола. Девчонка повторяла с размеренностью маятника: «Я жила на девятнадцатом этаже. Я жила на девятнадцатом этаже.»
– Рассчитывай на меня, – тихо сказал Дробь-третий.
– Что ты можешь? – спросил ничего не выражающий человек.
– Я могу понимать без слов.
– Как тебя зовут?
– Дробь-третий.
– У тебя еще нет клички?
– А у тебя есть?
– Да. Я назвал себя Аврелием. Звучит, правда?
– Звучит, но похоже на морковь. Морковно-оранжевый оттенок.
– Это потому что Марк.
– Нет, Марк – ярко-синий.
– Тогда я буду называть себя Марк. Хотя бы напоследок. Или не буду.
– Ты знаешь, что с нами сделают?
– Никто и никогда не возвращался после перевоспитания. Этого достаточно.
Никто никогда не писал, не связывался по сети и не оставлял никаких знаков. Это значит смерть.
– Может быть, они сместят нас по времени, – предположил Дробь-третий.
– Ты начитался фантастики.
– По времени – в будущее. Законсервируют лет на семьдесят. Это может объяснить отсутствие связи.
– У меня есть нож, – сказал Аврелий. – Они запишут наши сознания на диск, а тела уничтожат. Но я не знаю, что они сделают с этими дисками.
– Они большие?
– Величиной с ноготь. Маленькие и квадратные.
– Тогда они будут их хранить. Квадратная форма неудобна для дисков, зато она удобна для долгого хранения в больших количествах.
– Ты что-то много знаешь, – сказал Аврелий.
– Я не знаю, я чувствую. И часто ошибаюсь. Откуда ты знаешь про диски?
– Пока ты спал, – сказал Аврелий, – нам показывали фильм. Успокоительный фильм, но сделан правдиво.
– Нас слушают, – предупредил Дробь-третий, – помолчим. Вот тот охранник, с номером 213, он перестал раскачиваться в кресле.
Охранник с номером 213 перестал раскачиваться в кресле, потому что сработала система распознавания опасных шумов. Сейчас разговор двух человек на заднем сиденье транслировался через наушники. Номер двести тринадцатый перестал раскачиваться потому что качество трансляции было скверным и приходилось слушать, напрягая внимание до предела. Кажется, пока не затевается ничего опасного, хотя система сработала. Система не ошибается. Просто пока они сказали слишком мало.