— Как ваша пациентка? — спросил он.
— Она была совершенно здорова, когда я оставил ее, или вернее, когда она оставила меня.
— Пойдемте к ней, — сказал фон Гельсинг.
Шторы в комнате Луси были спущены. Когда я поднял их и утренний свет проник в спальню, профессор подошел к постели. Я услышал его хриплый возглас и, зная его обычную сдержанность, похолодел от предчувствия беды. Меня поразило выражение его искаженного лица. Подняв руку, фон Гельсинг молча указал на постель. Ноги у меня подкосились…
Луси лежала в глубоком обмороке. Лицо казалось очень бледным, губы посинели.
Фон Гельсинг был вне себя от ярости. Обернувшись ко мне, он прорычал:
— Коньяку, скорее!
Я бросился в столовую и вернулся с графинчиком. Приподняв голову больной, фон Гельсинг смочил губы Луси коньяком, так как невозможно было разжать крепко стиснутые зубы.
— Слава Богу, еще не поздно! — облегченно вздохнул профессор, приложив ухо к ее груди. — Но все наши труды пропали, надо все начинать снова. Артура нет, так что на сей раз донором будете вы, Джон.
С этими словами он достал инструменты. Снотворного Луси не понадобилось, она все еще была без чувств. Я закатал рукав рубашки, и фон Гельсинг приступил к делу.
Через некоторое время, показавшееся мне вечностью, так как ощущения были не из приятных, лицо Луси порозовело. Видно было, что обморок мало-помалу переходил в спокойный сон.
Профессор зорко следил за мной.
— Вот и довольно, — наконец сказал он с грустной улыбкой. — А то, чего доброго, вы тоже упадете в обморок!
Убрав инструменты, фон Гельсинг забинтовал руку Луси, потом мою. Я прилег на диван, мне действительно сделалось дурно. Профессор подал мне большую рюмку вина и шепнул:
— Смотрите, не рассказывайте никому о сегодняшнем происшествии, тем более жениху. Однако мне не нравится ваш вид. Ложитесь и постарайтесь уснуть. Надо беречь силы, они вам еще понадобятся.
Я исполнил его приказание. Но прежде чем заснуть, долго размышлял о том, каким образом Луси могла опять потерять так много крови. И эти странные ранки на ее шее… Откуда они взялись?
Я проснулся почти в одно время с Луси. Ей было лучше, хотя слабость не прошла. Фон Гельсинг поручил ее мне, а сам отправился на почту.
— Поезжайте домой, — сказал он, вернувшись. — Эту ночь я проведу здесь, так что вам беспокоиться нечего.
11 сентября.Приехав после завтрака в Гиллингам, я застал фон Гельсинга в прекрасном расположении духа, а Луси окрепшей. Профессору пришла большая посылка. Он открыл ее и с видимым удовольствием показал какие-то белые цветы.
— Они для вас, милая барышня, — сказал фон Гельсинг Луси.
— Для меня, доктор?
— Да, дорогая, только не для забавы, а в виде лекарства.
Она сделала недовольную гримасу.
— Вы воображаете, — продолжал профессор, — что я буду поить вас настойкой из этих цветов? Нет, я украшу ими ваше окно и сплету венок, который вы будете носить на шее. Эти цветы обладают лечебными свойствами.
Пока он говорил, Луси рассматривала и нюхала цветы. Внезапно отбросив их, она воскликнула с отвращением:
— Профессор, вы смеетесь! Эти цветы пахнут, как самый обыкновенный чеснок!
К моему удивлению, фон Гельсинг рассердился. Сдвинув брови, он закричал:
— Не смейте так говорить! Я делаю это не ради собственного каприза! Предупреждаю вас: если не для себя, то ради других вы должны слепо исполнять все мои приказания!
Заметив на лице Луси испуг, фон Гельсинг, придвинувшись к ней, ласково прибавил:
— Мисс Луси, я действую для вашего же блага. Эти цветы принесут вам громадную пользу, поверьте! Нет, не расспрашивайте меня! Джон, помогите мне развесить их!
Действия профессора поразили меня.