Небо тут и там было окрашено грустными тонами черненого серебра, местами даже темнее – цвета почерневших старых доспехов. Солнце напоминало маленький апельсин, подвешенный среди вечных облаков, которые нехотя пропускали его лучи. В этих широтах ему не суждено было оказаться в зените. Впрочем, нарисованной мной картине не следует верить. Такой ее увидел я. Пейзаж, который видит перед собой человек, обычно является отражением мира, который скрывается в его душе.
2
Бывают моменты, когда человек пытается заключить договор о будущем со своим прошлым. Он уединяется на скале вдали от чужих глаз в попытке установить связь между сражениями прошлого и кромешной тьмой будущего. В этом смысле я надеялся на то, что время, удаленность от всего мира и возможность задуматься о жизни сотворят чудо. Именно это желание, и только оно, привело меня на остров.
На протяжении остатка того утра, столь далекого от реальности, я распаковывал баулы, разбирал вещи, расставляя их по местам с тщательностью монаха какого-нибудь светского ордена. В самом деле, разве моя жизнь на острове была чем-либо иным, чем опытом отшельничества? Большая часть книг уместилась на полках, которые достались мне в наследство от предшественника, никаких сведений о котором так и не удалось получить. Затем я принялся выгружать муку, банки консервов, тушенку, ампулы с обезболивающим средством, тысячи таблеток витамина С, столь необходимого для борьбы с цингой; инструменты для замеров, которые, к счастью, не повредились при перевозке, журналы для регистрации температуры, два ртутных барометра, три модулятора и аптечку с полным набором лекарств на все случаи жизни. Что касается всякого рода неожиданностей, то, пожалуй, стоит упомянуть о находках из баула 22-Е, где я хранил всевозможные письма и ходатайства. По ним можно было судить об усилиях, затраченных различными общественными организациями и научными центрами.
Пользуясь моим пребыванием в столь суровых условиях, группа ученых из Киевского университета поручала мне провести опыт в области биологии. По каким-то причинам, суть которых мне не удалось уяснить, географическое положение острова создавало идеальные условия для размножения мелких грызунов. Мне предлагалось разводить карликовых длинношерстых кроликов сибирской породы, прекрасно приспособленных к этому климату. Если бы эксперимент удался, то корабли, заходившие на остров, могли бы пополнять запасы свежего мяса. Для выполнения задачи я имел в своем распоряжении две книги с огромным количеством схем и рисунков, которые содержали руководство по уходу за длинношерстыми кроликами. У меня не было с собой ни клетки, ни кроликов – ни длинношерстых, ни короткошерстых. Однако я вспомнил, как усмехался корабельный кок всякий раз, когда мы с капитаном выражали свое восхищение, попробовав приготовленное им рагу, которое значилось в меню под названием «Русский кролик под киевским соусом».
Берлинское географическое общество снабдило меня пятнадцатью банками с формалином. В соответствии с прилагаемыми инструкциями мне поручалось заполнить их «автохтонными насекомыми, представляющими большой интерес, но исключительно в том случае, если они будут принадлежать к видам Hidrometridae Halobates и Chironomidae Pontomyia, которые обитают в водоемах». С истинно немецкой аккуратностью журнал для заметок был защищен непромокаемым шелком. На случай если мои лингвистические познания не слишком обширны, текст инструкций прилагался на восьми языках, в том числе на финском и турецком. Строгим готическим шрифтом меня предупреждали о том, что банки с формалином являются собственностью немецкого государства и что «частичное повреждение или полное уничтожение одной или нескольких банок» послужат причиной соответствующих административных санкций.