Пиньоль Альберт Санчес - В пьянящей тишине стр 31.

Это будет убийством, но, по крайней мере, избавит вас от допол­нительной ответственности за предательство.

Он вдохнул воздух и выдохнул его с яростью челове­ка, который не может найти нужных слов, чтобы отве­тить на невнятное оскорбление.

Резким движением он выхватил у меня из рук вин­товку и прижал ее дуло к моему виску. Оно было очень холодным.

– Вы из тех, кто хочет жить вечно. Ваши добрые ро­дители не читали вам слов Иисуса Христа? Они вам не объяснили, что нам на роду написано умирать много раз? – Он отвел ружье и опустил глаза: – Мы все ког­да-нибудь умрем. Сегодня или завтра, когда судьба укажет. Сейчас у нас по винтовке на каждого. Если вам так хочется, можете застрелиться сами.

Я никак этого не ожидал: на его каменном лице мелькнуло подобие улыбки. Несмотря на наше отчаян­ное положение, Батис замолчал и позволил себе выдер­жать паузу. На фоне рычания, которое раздавалось за стеной, он оценивал меня в соответствии с какими-то непонятными мне критериями и наконец заключил:

– Вы хотели спрятаться на маяке – и добились этого. Хотите, чтобы я поздравил вас? Вы не понимаете ниче­го. Вы из тех, кто чувствует себя свободнее, когда при­ближается к решетке своей тюрьмы. – Он сделал нетер­пеливый жест. – А сейчас давайте патроны. Лягушаны уже на подходе.

Я отодвинулся и пропустил его к ящику. Несмотря на то что Батис нес свое ружье, ремингтон и ящик с патро­нами, он взлетел по лестнице одним махом. Я увидел на полу пустые мешки, которые могли послужить мне мат­расом. Чудища выли. Кафф стрелял где-то наверху. Мо­ей единственной мыслью было только одно: а сейчас спать, спать.

Спать.

Спать.

Спать.

6

Когда я проснулся, в мире царила безмятежная ти­шина. Этой ночью жизненные силы вернулись ко мне подобно душе Лазаря, которой было при­казано возвратиться на свое место. Там, снаружи, волны мягко плескались о прибрежные камни, и шум моря служил мне целительным бальзамом. Я лежал на полу и рассматривал внутреннее пространство маяка, кото­рое казалось мне сейчас одновременно строгим и уют­ным. Около винтовой лестницы, на уровне каждого ее витка, в стене были сделаны узкие бойницы, сквозь ко­торые сейчас проникали солнечные лучи. Б самом ближнем от меня я заметил медленно кружившуюся невесомую пылинку. Ее движения казались исполненны­ми печальной и безрассудной гармонией.

Во рту пересохло. Я приподнялся и взял какую-то бу­тыль. В ней оказался винный уксус, но мне было все рав­но. Будь эта жидкость даже кипящей смолой, я бы ее все равно выпил. Движение причинило боль: тысячи иго­лок впились в мое тело, словно кровь многие годы не бежала по жилам. Все еще сидя на полу, я заметил значи­тельные перемены в обстановке помещения. Оно и раньше служило складом, но сейчас здесь повсюду громоздились ящики, мешки и сундуки. Я присмотрел­ся. Это был мой багаж. Батис вошел на маяк.

– Как вам удалось перенести весь этот груз за одно утро? – спросил я голосом человека, который отходит от наркоза.

– Вы проспали больше двух суток, – ответил он, сни­мая с плеч мешок с мукой.

Я в полном отупении посмотрел на свои руки:

– Я хочу есть.

– Так я и думал.

Он не прибавил больше ни одного слова. Я поднялся за ним по лестнице. На ходу, не поворачивая головы в мою сторону, Батис сказал:

– И вы их не слышали? Никакого шума? Вчера ночью мне показалось, что дело – дрянь. В последнее время они озверели как никогда. – И он добавил, понизив голос: – Мерзкие твари…

Кафф поднял крышку люка, и мы вошли в верхнее помещение.

– Садитесь. – Он указал место за столом и стул. Мне оставалось только повиноваться. Батис вышел на бал­кон и стал набивать свою трубку, осматривая окрестно­сти. Я оперся локтями о стол и потер лицо ладонями. Пе­редо мной поставили тарелку.