И если в Ирландии, где все было так ясно, эта борьба закончилась крахом, надежды на победу в любых других обстоятельствах не оставалось. Все говорило о том, что люди – рабы какой-то скрытой закономерности, которая заставляет все возвращаться на круги своя.
Передо мной возник вопрос: хочу ли я оставаться в этом мире, где постоянно воспроизводимое насилие делает страдания людей вечными? Я ответил сам себе: я не хочу больше жить ни в какой точке этого мира, а потому решил бежать туда, где нет людей. Сейчас я бежал не от меча правосудия. Я бежал от чего-то более грозного, гораздо более грозного.
Из Ирландии я перебрался на континент. Я не знал точно, куда ехал, – знал только, откуда бежал. Из Франции я перебрался в Бельгию, оттуда – в Голландию, туманно представляя себя вечно странствующим по свету, не зная куда и зачем я еду. Никогда бы не подумал, что мой диплом ТМЛ мог мне пригодиться.
В Амстердаме находился центральный офис международной навигационной корпорации. В то время они набирали специалистов для работы в самых разных уголках земного шара. Я записался в длиннющий список, но благодаря моему диплому, а также отсутствию других кандидатов, ждать пришлось недолго.
Набором персонала занимался голландец, на красных щеках которого просвечивала сеточка лиловатых сосудов. Им требовалось срочно найти человека на место метеоролога. Куда надо ехать? Поначалу он уклонялся от ответа. Постепенно я понял, что мне не нужно доказывать свою пригодность – мой собеседник прилагал все усилия к тому, чтобы я клюнул и согласился. В конце беседы он ткнул в карту своим розовым ногтем с глубокой ровной лункой. Мне подумалось, что ноготь заблудился: я не видел ничего, никакой нарисованной суши, никакого, даже самого маленького, пятнышка. Между тем это была самая подробная карта Южной Атлантики, какая у них имелась. Я присмотрелся получше. Остров находился в точке пересечения координат, поэтому мне не сразу удалось разглядеть его: он был так мал, что совершенно не был виден за нанесенными тушью линиями широты и долготы.
– Много ли сотрудников живет на острове? – спросил я.
– Вам придется поскучать, – ответил собеседник.
Я потребовал только одного: чтобы мое имя не фигурировало ни в каких списках. Он согласился раньше, чем я успел закончить фразу. Увидев мою подпись под контрактом, он не смог скрыть радости. Он воображал, что ему удалось меня провести.
3
Прочитав письмо, я оставил затею распаковывать ящики. Силы покинули меня. Я опустился на деревянный табурет, будто пробежал много километров. Что мне было делать? Я подумал, что сейчас неподходящее время для уныния. С грустью нельзя справиться, сидя на одном месте, а потому решил действовать энергично. Мне показалось, что неплохо было бы пройти еще раз до другого конца острова. Даже если мне не удастся помириться со смотрителем маяка, по крайней мере, я немного проветрюсь и разгоню воспоминания. Возможно, этот субъект и не был помешанным, просто в момент нашего прихода на него что-то нашло. Я был готов извинить его. В самом деле, капитан бесцеремонно вторгся в его жилище и наскочил на него с наглостью крикливого петуха. К тому же мы застали его спящим. Всякий ответственный смотритель маяка спит днем, а работает ночью, наблюдая за тем, чтобы не отключился свет. На корабле мы привыкли к постоянному контакту с другими людьми; это было неизбежно и иногда переходило границы приличий. Он не привык к такой фамильярности. И, вероятно, изумился, когда перед его глазами возникли незнакомые люди – там, на краю света.
Единственной отдушиной острова был лес. Но чем дальше я углублялся в его заросли, тем больше он казался мне проявлением какой-то замершей жизни, возникшей случайно, несмелой и нелепой.