– Айлин… – Генри пятился, защищаясь локтями от ударов. Красная коробка лежала у ног, пакетик с пуповиной вывалился из неё, по-прежнему источая свой неповторимый запах. – Айлин, это же я!
Она успокоилась только с третьим ударом колокола. Колокол звучал где-то наверху – то ли на втором, то ли на третьем этаже. Генри что-то не помнил, чтобы над их домом воздвигали купол церкви.
Замерев с поднятой рукой, Айлин прислушалась к отзвукам колокольного звона, которые носились эхом. И вдруг улыбнулась разбитыми губами сквозь слёзы – радостно и плотоядно, как ребёнок, предвкушающий вечернее пиршество. Страшнее выражения Генри на человеческом лице не видел.
– Она просыпается, – защебетала она, глядя на зелёный альбом. Алые пятна продолжали стекаться к лицу, делая её неузнаваемой. – Мама… Она ждёт меня. Она зовёт меня к себе!
Генри, который всё ещё боязливо отстранялся от девушки, внезапно понял, что сейчас будет.
– Айлин, не надо…
Поздно. Она уже выбегала за порог осиротевшей квартиры с детской лихой, не обращая внимания на больную ногу и размотавшийся бинт. Генри услышал её звонкий смех.
Он сделал шаг вслед за ней, и невидимая сила толкнула его в грудь, мягко отстраняя назад. Не нападая, но предупреждая: она моя. Теперь она принадлежит мне. Второй шаг потребовал всех усилий. Мышцы напряглись, на лице выступил пот. Ладонь, лежащая на грудине, стала железной, не давая шанса ступить ещё раз. Генри со стоном попятился назад. Айлин ушла. Он проиграл в тысячный раз в этой игре. Колокол наверху торжественно ударил, вызвав гудение в голове.
Это всё? То, что он заслужил после всех своих немыслимых усилий? Разлука в последний миг, беспомощность и поражение – вот что преследовало Генри в последние годы, вот что стало его проклятием. Теперь ему остаётся только ждать… сидеть взаперти, как всегда, и ждать развязки, не в силах на что-нибудь повлиять.
Но краем глаза он увидел, что красная коробка всё ещё покоится у ног. И источает запах смерти.
Генри взял её, как во сне. Другой рукой схватил целлофановый пакетик с древней пуповиной и быстро засунул его в коробку. Лишь закрыв крышку, он почувствовал себя лучше. Запах стал менее острым.
Ну?.. Что дальше?
Дальше – ещё одна попытка прорвать незримую темницу. Сжимая коробку в ладони, Генри сделал шаг к двери. Пятый удар колокола, зычный и басистый. Руки, толкающей назад, не было. Генри пошёл к двери, ожидая, что вот-вот его собьют с ног и яростно отшвырнут назад, дабы он знал своё место. Но этого не произошло. Он прошёл через дверь и вышел в коридор, который был пуст, как склеп. Веяло затхлостью и безжизненностью; этот мир стал ненужным своему создателю с первым ударом колокола, и последствия сказались немедленно. Мясные наросты на стенах застыли червяками, свет ламп приобрёл умирающий синий оттенок. Выжили ли те твари, которые вставали у них на пути в течение всего путешествия? Генри смел надеяться, что все они подохли – захлебнулись в собственной крови в миг, когда колокол потряс мир до самой глубинной точки.
Он побежал. Побежал всеми силами, чувствуя в руке тяжесть пуповины. Может быть, ещё не поздно. Может, надежда тлеет, пока звонит колокол. Может, он успеет догнать Айлин прежде, чем она доберётся до квартиры и Салливан сотворит с ней то, что задумал…
Может, может. Эта чёртова неопределённость. В любом случае, всё решает быстрота ног, а ноги не желали поддерживать хозяина в последнем бою. Генри бежал и никак не мог добраться до конца коридора. Колокол отсчитал свой восьмой удар, прежде чем он открыл дверь выхода в холл первого этажа. Первое, что он увидел – манекен, разбившийся на отдельные куски. Видимо, тонкие нити не выдержали тяжести. Длинноносая маска взирала из-под почтовых ящиков, чуть правее лежала согнутая левая нога. Правая рука манекена увязла в красной жиже, но так и не отпустила свёрнутый в трубочку листок белой бумаги. Генри узнал с первого взгляда, откуда эта бумажка: та самая последняя страница детского альбома. Он нагнулся и взял её из неживой руки. Испачкана в крови, но рисунок различим. Развернув листок, Генри увидел то, чего опасался.
Ещё один человечек, вскинувший руки в символическом жесте отчаяния. Уголки рта опущены вниз. Прямо на человечке набросаны очертания странного сооружения – какие-то накладывающиеся друг на друга окружности с треугольниками, похожими на лезвия ножей. И ещё… у человечка длинные волосы, которые должны показать, что это женщина.
Значит, вот как всё должно закончиться. В глазах у Генри потемнело: то ли от страха и ужаса, захлестнувшего его, то ли от клокочущей в груди ненависти. Вот что ты уготовил для той единственной, которая относилась к тебе как к человеку. Это – твоя благодарность…
Он смял рисунок в кулаке и задрал голову. Третий этаж. Квартира 302. Место, где некогда увидел свет этот выродок… место, где жил он, Генри Таунсенд. Что его ждёт в этих стенах на этот раз? Дошла ли туда Айлин?
Генри побежал вверх по лестнице.
14
Последняя двадцатая ладошка на стене прорезалась чётче, пропитавшись цветом крови. Учитывая обстоятельства, это было нехорошо. Кладя кисть на ручку двери, Генри опять услышал далёкий зов мальчика, который разбивал кулаки о молчащую дверь: «Мама, открой, это я, Уолли, твой сын!». Как ветер, голос прошелестел в голове и растаял. Генри открыл дверь.
Квартира встретила хозяина угрюмым молчанием. Айлин не было. За окном висела глубокая ночь, и дождь обыденно бил в стекло. Ревели клаксоны, по трубам со звоном стекала вода. Город продолжал жизнь, но только не квартира 302. Она была мертва всегда.
Ты завладела мной, подумал Генри, стоя в прихожей. Одурманила своими парами и заточила в себе, воспользовавшись моим горем. Я-то думал, почему мне не хочется возвращаться к прежней жизни. Почему я так страстно не хочу выходить даже на минуту. Почему так и не прочитал ни одну из книг, которые привёз с собой…
Он направился, пошатываясь, в тёмную комнату за дырой. Ставни окон упреждающе дзинькнули: не смей туда идти. Часы, давно остановившиеся, затикали снова, вращая стрелки с бешеной скоростью. В спальне затрезвонил телефон. Включился кран. Зашумел холодильник. Тебе его не остановить, Генри. Даже не думай об этом. Квартиру объял полуночный мрак. Дыра на стене слилась с вязкой темнотой.
Ты – порождение этого безумца, бросил Генри в ответ, не замедляя шаги. Одна из частей воздвигнутого им мира… Ты тоже сгинешь в свой ад, когда всё будет кончено.
Никогда!
Радиоприёмник заполнил помещение грохотом канонады. Обвалившийся вентилятор застучал лопастями по полу: ни-ког-да, ни-ког-да. Морщась от крохотных иголок, тычущихся в мозг, Генри протиснулся в дыру. Вытащил из кармана коробок с пуповиной и открыл его, приготовившись к волне смрада. Теперь остаётся вытащить этот противный шнур из пакета и запихнуть в глотку мертвеца… истинного тела Уолтера. Если и это не сработает, то Генри был готов признать своё поражение.
Ну так признай, злорадно прошептал чей-то тихий голос.
Тело исчезло. Стойка осталась, и ржавые проволоки висели на ней, как раньше…
… но мертвеца у стойки больше не было. Лишь иссохшая чёрная лужа зияла, как дыра, на полу. Колпачок лежал на ней, точно жёлтый глаз.
Не может быть.
Чёрный кубок… ножовка… книги… Где, чёрт возьми, тело?
Лужа у подножия стойки завораживала глаза, светясь чернью даже в сумраке. И этот колпачок… как будто он плавает на поверхности жидкости и вот-вот провалится на дно вместе со всей комнатой. И утянет Генри за собой. Он вздрогнул. Что за нелепые галлюцинации? Ясно одно – тела здесь нет, как нет ни Айлин, ни мальчишки. Некуда класть клочок плоти, чтобы остановить ритуал. Есть только квартира, которая зло копошится за спиной…
Это конец?
Но что-то мешало Таунсенду прийти в полное отчаяние. Что-то; оно пробуждалось, когда он останавливал взгляд на обычном жёлтом колпачке, который лежал на слишком чёрной луже. Он увидел, что лужа идеально правильной круглой формы. Как одна из тех дыр, через которые он попадал в мир Салливана.
Колпачок… Он колыхается… То ли что-то у него с глазами, то ли жёлтый круг действительно начинает погружаться в пустоту, стягивая комнату в узел, который собирается в каплю и срывается вниз, чтобы слиться с лужей.
Зубчатые грани колпачка стали огромными, как айсберг, наплывающий на шлюпку. Генри попытался сделать шаг назад, чтобы избежать фатального столкновения. Но было поздно. Свинцовая тяжесть в кармане, где лежала пуповина, не дала ему возможности скрыться. Колпачок врезался в лицо всей многотонной жёлтой громадой и развернулась нижней стороной, раскрыв взору Генри алый тоннель, стены которого начали мчаться мимо него с бешеной скоростью. Изнутри тоннель был наполнен чёрной безвкусной жидкостью. Как пуповина, думал Генри, проваливаясь вниз по тоннелю. Как пуповина, соединяющая ребёнка с матерью, тянущаяся из одной реальности в другую, сквозь измерения и пространства…