- Хорошо же он ее трахает, если на столько натрахал!
- Как просила - "в доску, в доску"! - подхихикнул Петти.
Все это было б хорошо, когда бы не было так грустно, господа, - прервал всех Джейкоб Цорес - словно председатель на сенатском слушании, постучав по столу. - Все достаточно грустно, господа, потому как система становится нестабильной.
- Баба, потерявшая голову, потеряет и ключ от сейфа, как мой покойный папаша говорил, - подтвердил Петти.
- Нам надо принимать меры, - подытожил Цорес. И, посмотрев на Чивера, сказал: - Вы хорошо поработали, Ричард, поезжайте домой, мы переведем на ваш счет ваши премиальные... А теперь идите, мы тут еще поразмышляем над вашими записями...
И Чивер вновь принялся проклинать эту флоридскую жару.
"Точно, простужусь, как пить дать простужусь, вся спина липкая от пота, а кондиционеры наяривают и наяривают..." - думал он, перебегая из продуваемого всеми ветрами паркинга в зал ожидания аэропорта Майами.
Однако мысли о премиальных приятно согревали душу. Он точно знал...
Завтра первым делом он позвонит в банк и ему скажут, что на счету у него прибавилось ровнехонько сто пятьдесят тысяч долларов. Неплохой бонус к зарплате! А? За такие мани-мани можно и пострадать!
Татьяна Ларина-Розен
Лос-Анджелес. Калифорния
1997
Как Татьяна ждала того момента: последний дубль. Самый последний - окончательная точка. "Всем спасибо, съемка закончена!". Назавтра - прощальная вечеринка, а послезавтра первым рейсом - в Сан-Франциско, к своим милым мальчикам. Как она по ним соскучилась! Как они скучают по ней!
- Мама, а ты скоро приедешь?
- Скоро, мой птенчик. Что тебе привезти?
- Не знаю, мама. Ничего, ты, главное, сама приезжай.
После этих телефонных разговоров в горле застревал какой-то ком. И она, положив трубку, шла к бару. А теми вечерами, когда, несмотря на усталость, на нее вдруг накатывала бессонница, лежа в постели, она вспоминала, как они скакали по ее лос-анджелесской квартире в новеньких ковбойских шляпах, как светились радостью их глаза.
Лизка с мальчиками провели в Лос-Анджелесе несколько дней. А пробыть вместе им удалось в общей сложности меньше суток. Татьяна даже не проводила их в аэропорт, так была загружена работой. Когда они уехали, в доме вдруг стало пусто и мертво. Как будто какая-то тихая, но страшная катастрофа лишила это место всякой жизни, заставила замолчать звучавшие здесь еще недавно голоса. Такое чувство испытала Татьяна, возвращаясь в свою опустевшую обитель после бурного съемочного дня. Наверное, что-то похожее переживает блудный сын, который, вернувшись в отчий дом, не находит там никого, только покрытую пылью фотографию - счастливые лица родителей на фоне голубого безоблачного неба, и он, пятилетний карапуз, обхватил за шею улыбающегося отца.
А Татьяна получалась вроде как блудная мать. У нее тоже была фотография, сделанная здесь, в Лос-Анджелесе, уличным фотографом. Они стоят втроем, вернее - вчетвером. У старшего на плече ручная обезьянка. А младший получился с закрытыми глазами - моргнул, испугался вспышки.
"Внимание, сейчас вылетит птичка!", - скомандовал фотограф. Все застыли с улыбками на губах - "чи-и-из", а меньшой не выдержал и моргнул. Снимок стоял в деревянной рамочке на тумбочке у изголовья кровати. Она смотрела на счастливые детские лица, потом выключала свет, и ей начинало казаться, что комната вновь наполнилась веселым беззаботным смехом. И Татьяна засыпала с улыбкой на лице. Счастливый детский смех - лучшее лекарство от бессонницы.
А еще донимали мысли о Пашке.