Они вошли в тесный зальчик – стойка, стеклянная витрина, сзади стойки деревянные стеллажи с хлебом и выпечкой. На стойке кофемашина, сервировочные блюда под стеклянными крышками, где лежат пирожные «брауни» и «морковный торт». У стены – три маленьких столика и два пластиковых стула – для третьего места нет. Сбоку – дверь в подсобку и рядом у второй стены большие картонные коробки.
– Одну минуту, – раздался звонкий женский голос.
Женщина – светловолосая блондинка со стянутыми резинкой в хвост густыми волосами, в джинсовом комбинезоне и яркой вязаной кофточке, надетой под него, – возилась с коробками.
Она вернулась за стойку – круглое лицо, курносый нос в веснушках, на щеках ямочки. На вид очень приветливая.
– Пожалуйста, кофе, чай, соки, выпечка. У нас вот тут обратите внимание – «живая паста», равиоли свежие, только привезли, с тыквой и рикоттой, могу отварить в пять минут, любой соус, сыр. Могу сделать с собой.
– Мы из полиции области. Я вам вчера звонил, – сказал Гущин.
Ясное, улыбчивое лицо Виктории Одинцовой сразу же омрачилось, словно на солнышко надвинулась туча.
– Ах, это вы.
– Мы по поводу происшествия пятилетней давности в отеле «Сказка», – известила ее Катя. Она вспомнила, как весь вечер читала подробные и обстоятельные показания этой женщины. – Вы теперь тут работаете, не в отеле?
– Отель скоро с молотка продадут, там такой бардак. – Одинцова махнула рукой. – А у нас теперь свое маленькое дело, свое предприятие. Собрались с друзьями и решили открыть булочную-кондитерскую. А что случилось-то? Почему такая срочность возникла через столько лет?
– Нам просто нужно кое-что уточнить, – уклонилась от вопроса Катя.
– Да уж в суде уточняли-уточняли, и адвокат, и прокурор, и судья, приговор вон был, срок ему дали, этому подонку. – Виктория Одинцова сощурила глаза. – Это ж когда было-то. А вы вдруг опять ко мне. Вчера чуть ли не среди ночи позвонили, с постели меня подняли.
Катя посмотрела на полковника Гущина. Тот угрюмо молчал, предоставив Кате вести разговор.
– Возникли некоторые новые обстоятельства. Знаете, я бы хотела спросить вас, Виктория, о…
– Это потому что в Дееве жену того опера Вавилова прикончили, да? – спросила Одинцова.
Катя окинула взглядом сервировочные блюда под стеклянными колпаками и кофемашину. Так… она в курсе.
– Откуда вам известно про убийство в Дееве?
– Ему ж врача на дом вызывали, полицейские прямо в больницу приехали, врача срочно увезли туда – в Деево. А там – батюшки ты мои, такая жуть. Убийство, полон дом полиции. А врач-то – младший брат моей подруги Ксении, а подружка моя – наш компаньон по владению этой вот кафешкой. Вавилов и мне человек знакомый. Сколько он по тому делу старался, чтобы этого подонка в тюрьму запрятать.
Это Рождественск, подмосковный городок. Здесь живут кланами и помнят о семейном родстве. Тут если что случается – весть разносится разноголосым эхом. И тут мало что можно скрыть, несмотря на то что Деево в административном делении – другой район области, но расстояние всего пять автобусных остановок.
– Отлично, тогда мы сразу устраним все недомолвки, раз вам известно про убийство жены Вавилова, – нашлась Катя.
– А чего вы ко мне-то приехали? Подонок-то ведь сидит. Это не он, ищите кого-то другого. – Одинцова зорко смотрела то на Катю, то на Гущина. – Чего вы вдруг опять ко мне?
– Мы все дела, по которым Вавилов работал, теперь проверяем. – Кате не нравилось, что эта Одинцова задает слишком много вопросов и не дает ей, Кате, рта раскрыть. – Дело об изнасиловании – одно из самых резонансных. А вы там, судя по материалам дела, были ключевым свидетелем обвинения.
– Вавилов мне так и объяснял – вы, мол, моя надежда, ключевой свидетель. Что ж, я всю правду рассказала тогда. Что сама видела. Ничего не придумала и не утаила.
– Павел Мазуров – обвиняемый, он прежде, до тех выходных, в отель «Сказка» приезжал?
– Нет, никогда. Их фирма первый раз отель сняла. Первый и последний.
– Вы работали в ту ночь на этаже? С какого времени вы заступили на дежурство?
– В восемь вечера. У нас смена с восьми и до десяти утра.
– Вы видели, как Павел Мазуров заходил в номер этой женщины – Марины Приходько? Ее еще Мимозой звали.
– Прозвище Мимоза я лишь на следствии услышала, от Вавилова, кстати. – Одинцова оперлась на стойку. – Нет, я их тогда ни по именам, ни по фамилиям не знала – просто клиенты, гости отеля. И как они в номер вдвоем заходили, я тоже не видела. Видно, отвлеклась в тот момент. Я просто услышала где-то среди ночи сильный шум и крики «Помогите!». Я пошла по коридору, женщина кричала в номере, и там падало что-то на пол с грохотом. Я стала стучать в дверь, попыталась открыть, но номер был заперт изнутри. А женщина все кричит. Из номеров в конце коридора начали люди выглядывать – половина никакие уже, пьяные. Потому что это ведь вечеринка крутая. Я назад – к стойке, там у меня рация для вызова охраны. Да меня тысячи раз обо всем этом спрашивали – и Вавилов, и следователь, и прокурор на суде!
– Мы специально приехали из Москвы вас послушать, – сказала Катя. – И что дальше произошло?
– Тут прибежал этот мужик, ну который Витошкин. Я его фамилию тоже потом только на следствии узнала. Сказал, что возвращался из бара и услышал крики, а у него, мол, знакомые в этом номере. Я ему: раз это твои дружки бузят – так давай помогай, пусть дверь откроют. Что они там спьяна дерутся, что ли? Мы вместе начали в дверь стучать. А там женщина уже криком заходится и грохот, и звон стекла. И тут охранники подоспели. Я им – открывайте дверь, как можете. Ну они кто плечом, кто ногами. И этот Витошкин тоже помог. Высадили мы дверь, а в номере-то ой-ей-ей…
– И что вы увидели в номере?
– Я сначала кровать увидела – там кровать двуспальная, вся всклокочена и в пятнах крови. Мы когда вошли, а там так холодно, словно в морозильнике. У меня пар изо рта. А эта… ну, девица… Марина Приходько, она на полу к кровати спиной прислонилась. Я как на нее посмотрела – у нее лицо… маска кровавая. Губы разбиты, волосы и те в крови, из носу кровь идет. На ней платье было – легкое, короткое, типа коктейльного. Так оно разорвано почти до пояса и грудь голая. И на ногах, на ляжках тоже кровь. Она уже и кричать не могла, просто скулила, как собака, от боли.
– А Мазуров?
– А этот гад на полу валялся возле нее. Извините за подробность – со спущенными штанами. Никакой – мне тогда показалось пьяный в дупель. Тоже что-то мычал нечленораздельное. Потом оказалось, что она его бутылкой по голове огрела как раз перед тем, как нам дверь высадить. У него руки в крови были, это я сама своими глазами видела. И не мудрено, он же ее измордовал всю, изуродовал.
Катя мысленно сравнила с показаниями, которые читала. Все так. Виктория Одинцова до сих пор помнит ту ночь и обстановку в номере во всех деталях. Но что-то… промелькнуло необычное… вот сейчас…
Катя напряглась. Нет, вроде ничего необычного.
– Он ее изнасиловал, – сказала Виктория Одинцова. – Это потом на суде и так и этак склоняли. А сама она на суд приходила вся в бинтах – ей ведь пластическую операцию лица сделали, во как!
– А Мазуров что-то говорил, когда вы вошли?
– Ничего, я же объясняю – он никакой был. Охранники его словно мешок под мышки подхватили, пытались на ноги поставить. Штаны, трусы спущенные в ногах путаются, он что-то мычит. Там все смешалось – и алкоголь, и наркота, и потом она, бедняжка, его звезданула бутылкой. Так ему и надо – еще мало подонку такому! Я как на него глянула там – ну, маньяк. А с виду вроде тихий, приличный, ботинки дорогие из игуаны. Потом я узнала, он шишка какая-то в этой их консалтинговой компании, богатый, весь из себя такой упакованный. И вот озверел, едва лишь девчонка ему «нет» на его домогательства мужские ответила. В зверюгу превратился. В насильника.
– Начальник розыска Вавилов вас ведь несколько раз допрашивал, так?
– Не счесть сколько раз. Все твердил мне – вы наш главный свидетель. Уж не подкачайте, Виктория, мол, я на вас надеюсь, на вашу честность и сознательность.
Катя прикинула в уме – в номер, кроме Одинцовой, зашел еще Аркадий Витошкин. Но он сослуживец и приятель Мазурова, а потому Вавилов на него не особо надеялся. Там были еще охранники, но они появились позже, под занавес, и не слышали того, с чего все началось – с криков Марины Приходько о помощи, звуков ударов, побоев, шума из номера. В этот момент Павел Мазуров как раз и насиловал женщину. И это слышала сквозь дверь только Одинцова. Вот почему она – ключевой свидетель и ее показания так важны. Вавилов боялся, что, если она изменит показания, дело не то чтобы рассыплется, нет, на таких фактах обвинение все равно сохранило бы свою позицию, но осложнится.