Легко сказать – просто освобождалась. Для этого надо, как минимум, увидеть то, что рвётся на свободу. Потом суметь убрать, сточить, аккуратно срезать оковы бесполезного. Первый раз он остро почувствовал свою способность к подобному творчеству в раннем детстве. Ему попал в руки кусок пластиглаза – небольшая пластмассовая болванка, излучающая на солнце необыкновенный внутренний свет. Профессиональной заготовкой трудно было величать эту искусственную штуковину из прозрачного материала в форме куба с размером 10 на 10 сантиметров.
Костя в пластмассовом куске увидел мальчика, героя из популярного кинофильма того времени «Генералы песчаных карьеров». Эту культовую киноленту смотрели все без исключения, от школьника до старика, а музыка надолго стала любимым шлягером семидесятых. Озорного босоногого парнишку из фильма он вырезал, а точнее выточил напильником. Потом больше месяца маленький мастер шлифовал пемзой, шкурил наждачной бумагой своё творение. А когда герой ожил в его руках, он подарил эту статуэтку своему дяде Эдварду на день рождения. Долгие годы тот возил с собой миниатюрку – как живую фигурку весёлого, неунывающего босяка. Она стояла у него дома на видном месте, в каюте корабля во время плаваний. И, по словам Эда, вдохновляла его и приносила удачу.
После этой очаровательной вещицы у него ещё было множество детских работ. Русалочка. Орел. Лань… Каждая из них несла в себе радостную историю детских переживаний. Именно тогда внутреннее чутьё подсказало необычность природы его способностей, и дало понять, что он может видеть то, что не дано остальным. И от этого, до конца неосознанного чувства приходило состояние творчества, руководимое всем его организмом. В такие счастливые минуты и часы вдохновения, забывая обо всём, маленький творец усердно работал, как настоящий художник.
Сегодня ему не терпелось на листе бумаги отобразить состояние, не дающее ему покоя уже несколько дней. Неожиданная, трепетная встреча с одноклассницей волнующе будоражила художника. В руках появилось знакомое, пьянящее желание работы. Он искал не детское, наивное чувство, что долгие годы жило в нём и уже нашло свое место среди созданных раньше работ. А новое, непонятное, всколыхнувшееся и возродившееся среди опыта жизненных приобретений и потерь. Оно заставило, не раздумывая, сорваться с места уехать ночью в другой город. Попытаться ей помочь. Это овладевшее им состояние не просто тревожило, оно манило, беспокоило, мешало думать о чём-то другом. Костя знал, что если волнующий образ не создавался в воображении, то его сначала надо прорисовать в линии, чтобы найти, вжиться, ощутить и ясно его прочувствовать. Но как «это» поймать, найти? В чем? И что должно появиться на свет, родиться из-под его руки?
Мучительный порыв творческой эйфории был ему хорошо знаком. Не так часто он искал в своем воображении неопределённый образ, который должен мгновенно или и со временем стать реальностью, приобрести форму и ожить в его руках. Прежде он нередко представлял юную красавицу и ваял её. Лепил с натуры старика, и тот становился воплощением зрелости и мудрости. Видел чайку, которая «влетала» в его композицию грациозным крылом. Самым трудным было изобразить в скульптуре человеческое состояние: счастья или радости, ненависти или горя. Придумать восхищение или страдание. Нарисовать, печаль, ревность или любовь…
Что будет сейчас: встреча, желаемая страсть, – он не знал. Художник стоял с мольбертом на краю песчаной косы, чтобы не привлекать внимание чужих глаз, и тонко заточенным карандашом, палочкой сангины, черным грифелем делал наброски. Искал, искал, искал.
Линии волн, необычное облако, лучи солнца…
Не то!
Лист срывался и летел на горячий песок…
Часть скалы, накат прибоя, кромка моря. Нет! Бумага – в комок…
Локон, кисть, краешек плеча… Всё – не то… не так.
– Дядя Кот, можно я бумагу заберу? – пацан, продающий с матерью на пляже кукурузу, пиво и раков, собирал с песка отброшенные прочь эскизы.
– Бери, – сухо сказал художник, у которого работа не клеилась.
– Спасибо! – мальчик подобрал все листы, валяющиеся рядом с мольбертом, и спокойной походкой направился к матери.
Костя посмотрел в след удаляющимся людям и подумал: «Его рисунки попадут в чьи-то чужие руки. Как у Пабло Пикассо, когда тот в ресторане просто нарисовал на салфетке рисунок, который потом, спустя годы, продал за астрономическую сумму один расторопный официант».
– А зачем тебе мои рисунки?! – крикнул Кот.
– Мы с мамой в них вареную кукурузу будем заворачивать, – услышал он внятный ответ предприимчивого помощника. – Листики же с одной стороны чистые.
Кот рассмеялся. Даже настроение поднялось. Возомнил же себя гением!
– Привет, художник! – на гребне нахлынувшей волны показалась аккуратная фигурка, которая махала ему рукой.
Мила вышла из воды. Аккуратно ступая на песок, изящно увертываясь от бьющей сзади волны, она направлялась прямо к мольберту.
– Добрый вечер! Как море? – он подошел к ней ближе и поцеловал. Просто и нежно, так сладко и так буднично, как будто они и не расставались.
– Замечательно! А тебя почему не было видно столько времени?
– Пытался кое-кому помочь.
– Собирал макулатуру для мальчика? – она оглянулась на пацаненка, который уносил Костины листы.
– Нет. Информацию для девочки.
– И как? Насобирал? – Вопросами она пыталась скрыть радостное волнение.
Он протянул ей полотенце. И потихоньку собрал мольберт, пока она вытиралась, прыгала с ножки на ножку, освобождая ушки от воды.
– Насобирал. Есть чем поделиться разведчику. Эй, пацан! – крикнул он тому же ребенку, который мгновенно отреагировал на призыв, – принеси тётино платье!
– Делись, одноклассник!
– А можно позже? – Кот посмотрел в сторону солнца. Совсем скоро оно уйдет за горизонт. – Лучше я тебе сейчас покажу «Бухту любви». Хочешь?
– Нарисованную?
– Не то что бы да, и не то чтобы нет.
– Конечно, хочу. Покажи.
Запыхавшийся мальчишка принес пляжную сумку с вещами Милы. Она быстро надела свое летнее платье и причудливым узелком завязала лёгкую косынку на голове.
– Спасибо, парень! – Костя потрепал его жёсткие от морского ветерка, взъерошенные вихры и легонько подтолкнул в сторону дома. Тот побежал, насвистывая что-то из современных мелодий, льющихся весь сезон из динамиков на побережье.
– Пока мы идем, я расскажу тебе сказку. Ты любишь сказки? – С радостью в глазах и профессиональной зоркостью художника, он ещё раз внимательно посмотрел на неё.
– Да… – Мила опустила глаза и пошла рядом с Костей.
– Какая ты переменчивая и неуловимая… Как бабочка! – Он вёл её вдоль Высокого берега по тропинке, ведомой только ему одному. – Это сказка о художнике и бабочке. Слушай.
«…Одна неугомонная бабочка во сне увидела зимний сад, много-много снежинок и гуляющего по заснеженным тропинкам художника.
Он приехал погостить в заснеженную удаленную усадьбу. Был не молод. Седина, как снегом, припорошила его виски и бородку. Он уже мало рисовал. Но часто гулял по тропинкам старого сада, печальным, заснеженным и молчаливым. И как-то раз на снегу, он увидел маленький силуэт бабочки, с распахнутыми крыльями и смешными воздушными шортиками. «Интересно», – подумал художник, глядя на эту легкую фигурку, уносившую себя в небо. Посмотрел вверх и по сторонам: «Откуда она здесь зимой?»
От устремленного на неё взгляда крылышки проснувшейся бабочки трепетно задрожали. Непонятное чувство охватило её, и с этого дня она потеряла всякий покой. Не радовали больше своею прохладою утренняя роса, яркое солнце, заливные ароматные луга, весёлость и танцы подруг. Все свои мечты бабочка устремила в зиму. Она не хотела слышать предупреждений о том, что не сможет в холоде поднять свои крылышки, что погибнет и никогда не увидит снега. Что навсегда расстанется с теплом, летом и солнцем. Никакие уговоры и угрозы не действовали на неё. Она хотела увидеть зиму и своего художника, даже ценою собственной жизни.
Наступила осень. Все бабочки стали прятаться в свои коконы. Лишь она одна не знала покоя. С каждым днём бабочка поднималась всё выше и выше. По старой легенде, которую ей тайком удалось услышать, она знала, что если подняться очень высоко, то можно превратиться в ледяной кристаллик, а когда наступит зима, то в невесомом лёгком танце опуститься снежинкой на землю.
Один раз бабочка поднялась очень высоко и почувствовала, как крылышки её потяжелели, они стали наливаться волнующей, приятной тяжестью. Она замирала от счастья – счастья перерождения.
И чудо свершилось. Бабочка превратилась в кружевную белую снежинку.
В один зимний рождественский вечер, она, уже в кругу своих новых подруг-снежинок, кружилась в озорном вихре. Танец её был изящен, полон тепла, солнца, радости. Он был не таким, как у её новых подруг. Ведь она знала силу огня и летней страсти. И в этом танце бабочка-снежинка уже не раз видела своего художника, задумчиво гуляющего по саду. Кружась рядом с ним, ей нравилось увлекать его, смотреть на него, а больше всего хотелось танцевать с ним, и чтобы он крепко держал её в своих объятиях.