Истерика первых дней пребывания на вилле близилась к завершению. Стало ясно, что надвигается голод.
Завтрак разнообразием не отличался. Это была монастырская трапеза, подаваемая в потрескавшейся и плохо вымытой посуде. Дочь брезгливо водила ложкой по тарелке, кривила мордашку и укоризненно посматривала на мать:
– Я не могу это есть.
– Не ешь.
Героиня наша культа еды не признавала, но от этого сытость по телу не разливалась. Зато из него исчезали жировые отложения. Вместе с жизненными силами. «Надо что-то делать!» – решила она и подалась к старожилам за советом. Те смотрели на вещи проще и рекомендации давали охотно: «Надо ехать в Судак на рынок. В городе заодно и пообедаете». Так мать обрела под ногами твёрдую почву, дочь – необходимый объём витаминов, а холодильник – плотно утрамбованное содержимое.
В очередной раз они отправлялись в Судак обедать, потому что бестолковая девочка наприглашала подруг, и те смели трёхдневный запас фруктов и сыра. И конечно же, дочь манили очки для плавания (были обещаны в момент утраты бдительности), а мать – тарелка супа.
Да уж, не европейская девочке досталась мамаша: сердце просто сжималось при мысли о чипсах. Ещё больше оно сжималось при мысли об испорченном детском желудке, который уже давно перестал соответствовать обещанным рекламой размерам – «меньше напёрстка». Если же судить по количеству просьб, произносимых в минуту, то размеры этого «напёрстка» впечатлят любого не обременённого детками индивида. Туда с легкостью помещался следующий набор: чупа-чупс, пахлава, мороженое, котлета, кукуруза, йогурт, стакан ежевики, слойка с сыром, пампушка, персик, виноград, дыня, лимонад с впечатляющим названием «Живчик» – в любом объёме. В общем, всего не перечислишь.
Если девочка спрашивала: «Можно?», то мать отвечала: «Нельзя». Когда аргументов не хватало, материнский взор утрачивал нежность, а изо рта вырывался металлический клёкот. Наверное, нос матери удлинялся, превращался в подобие клюва, а сама она из курицы – в орлицу. Девочка эту метаморфозу ощущала мгновенно, пугалась и предпочитала ретироваться от греха подальше. И тогда процесс обращался вспять. И так в течение дня происходило неоднократно. Таковы были условия игры, не подлежащие отмене. По-другому мать и дочь общаться не умели. Правда, иногда между ними возникала идиллия. Длилась она, как это водится, недолго. Но именно этот факт делал их существование исполненным смысла.
Так вот, приехав в Судак, они оказались у входа в кафе быстрого питания под символическим названием «Перекрёсток».
– Что ты будешь, деточка?
– Макароны, пюре и тефтели.
– А супчик? Куриный, с вермишелькой, как ты любишь.
– И супчик, и пампушки, – невозмутимо добавила девочка.
Стоящие рядом знакомые по вилле переглянулись и вовремя уточнили:
– А попить?
– И попить. Сок. Мультифруктовый.
Мать загрустила, ибо представила свой похудевший кошелёк и расцвеченный несъеденными яствами стол. Мягко спросила:
– Ты уверена?
– Конечно, мамуля.
Прогноз оправдался: золотистый бульон сиротливо плескался в белоснежной пиале, пюре застыло, пампушка обгрызенным боком подмигивала с хлебной тарелочки.
– Больше не могу, – выдавила девочка.
«Я тоже», – подумала мать.
– Пошли очки покупать. Плавательные.
«Ага, не забыла», – отметила про себя путешественница и, вздохнув, взяла дочь за руку. «Не горячая, слава богу».
– Пошли, обжора.
«Ох вы, кони мои, кони…»Развлечений в Крыму оказалось гораздо меньше, чем предполагали путешественники. Вариант с многочасовыми экскурсиями был отметён без обсуждения. Чехов и Ялта, Голицын и шампанское, Воронцовский дворец, Ливадия, Генуэзская крепость, Карадагский заповедник, Севастополь – ничего не возбуждало. Дочери было «по балде», и понятно почему: в свои семь лет она была дремучим созданием и, кроме кинотеатра, боулинга и кафе, ничем не интересовалась. Мать было встрепенулась от звуков названий туристических святынь, но быстро остыла.
Обеим нравилось море. Дочь сидела в воде безвылазно, мать лениво за ней наблюдала.
– Давай, выходи, – время от времени приказывала она.
На что девочка выбрасывала из воды руку с растопыренными пальцами. Жест символизировал пять минут. Мать отрицательно мотала головой ровно пять раз: пять пальцев, четыре, три, два, один. Дочь кривила личико и, чертыхаясь, выходила из воды, умудряясь неоднократно упасть по дороге. Так она продлевала удовольствие.
На суше торг продолжался. Перемирие наступало в момент поглощения пищи: обе любили кукурузу и приноровились покупать её у одного торговца. Весь пляж почтительно называл его дядя Саша. Его появление среди отдыхающих всегда сопровождалось улыбками: по гальке передвигалось облако в парусиновых штанах, увенчанное парусиновой шляпой. У облака были ярко-голубые глаза, беззубый шамкающий рот на закопчённом лице. Дядя Саша никогда не торговался, ибо кукурузой своей гордился. Действительно, початки были крупные («с метр»), хорошо проваренные и всегда горячие. Красная цена им была гривны четыре, но постоянные клиенты безоговорочно платили шесть. К их числу принадлежали мать и дитя.
Насытившись, каждая из них приступала к любимому занятию: старшая – к написанию заметок, младшая – к водным процедурам. Через некоторое время ритуал повторялся: кукуруза менялась на пахлаву, пахлава – на персики, персики – на виноград. Аппетит разгорался, солнце палило всё жарче, вода мутнела, а людей всё прибавлялось. В одиннадцать они уходили.
Обедали уже на вилле: сочная дыня, домашний сыр и беседа, состоящая из одного и того же перечня фраз.
– Твои планы? – спрашивала подобревшая мамаша.
– А твои? – отвечала дочь.
– Я сплю. Потом – на море.
– Мы же собирались на лошадях кататься! – вопил ребёнок.
– Может, в другой раз?
– Ты мне уже пять дней обещаешь.
– Ты тоже мне пять дней обещаешь до конца выучить таблицу умножения.
– Я выучила.
– Восемью восемь?
– Сорок восемь, – не задумываясь, ответила девочка.
– Нормально. Лошади подождут.
– Пожалуйста, мам, – с дрожью в голосе попросила нерадивая ученица.
И крепость пала.
Дорога на конеферму была недолгой, но богатой на испытания: палило солнце, из-под ног выстреливала саранча, и каждый выстрел сопровождался оглушительным детским визгом. Наша героиня испытывала ужас, но демонстрировала ледяное спокойствие. Поэтому со стороны казалось, что мать с дочерью пробираются к цели перебежками, подпрыгивая и зависая в воздухе.
На минуту девочка отвлеклась на пони-альбиноса, стоящего в загоне для больных животных. Изумлению ребёнка не было конца при виде градусника в попе несчастной клячи.
– Мама, что они делают? – прошептала юная гринписовка.
– Температуру ему меряют.
– В попе?
– В попе.
– А что, под мышку нельзя градусник поставить?
– А где ты видишь у этого зверя подмышку?
– А где ноги.
– А подмышки где находятся?
– Где руки.
– Нет у понь рук. Поэтому так меряют.
– Ужас! – обмерла девочка.
Конеферма являла собой какое-то Айболитово царство. Мало того, что парочка застала несимпатичный процесс измерения температуры, она ещё оказалась свидетельницей не менее экзотической процедуры. Модно одетый парнишка со стайлингом на голове согнулся над ванной и что-то в ней методично полоскал, приговаривая: «Не ссы. Щас. Уже всё». «Сумасшедший, – тоскливо подумала мать-героиня и присела под навес, пытаясь справиться с нахлынувшей тревогой. – Какого чёрта мы сюда притащились?»
Дочь так не считала. Она стояла, вытянув шею в сторону новоявленной прачки.
– Мам, он, по-моему, котят моет.
Сердце матери ёкнуло: «Может, не моет, а топит?!» Превозмогая страх, она крикнула:
– Эй, парень! Ты чего там делаешь?
Старатель обернулся на крик и двинулся навстречу, держа что-то чёрное в вытянутой руке.
– Это что? – нетвёрдо повторила свой вопрос Женщина. – Кошка?
– Не. Собака. – Юннат потряс ею фактически перед самым носом барышень.
Глаза обеих округлились. То, что висело на вытянутой руке, трудно было назвать животным. Это была драная каракулевая варежка с вытаращенными глазами и синим животом. Варежка подёргивалась в руках спасателя и нежно поскуливала.
– Ты где её взял?
– Выкинул кто-то. Она породистая. Только больная. Щас я её высушу и проглистогоню.
К горлу путешественницы подкатила тошнота – у неё было хорошо развитое воображение. Парень протянул ей мокрую варежку и скомандовал:
– Слушай, подержи. Я тряпку возьму.
– Я не могу, – выдавила она из себя и подумала, что катание на лошадях не состоится по причине утраты ею сознания.
– Мама, возьми, подержи, – гордо приосанившись от оказанного матери доверия, повторила девочка. – Смотри, он такой хороший, больной.
– Не он, а она, – пыталась остаться в сознании мать.