Я -- сокол: в поднебесье я парю,
Затем, что я охочусь на зарю!
Отверг я куропатки душу птичью, -
Луна моей отныне стала дичью!
Мое блаженство -- лев золотогривый:
В его когтях дрожит онагр красивый!
Венец рассудка с головы я скину:
Базар веселья надобен Рамину!
К чему мне кубок без хмельного зелья?
К чему мне жизнь без ласки и веселья?
Любимой кудри, и уста, и лик
Дадут мне амбру, сахар и цветник.
При ней, блестящей, не нужна луна,
При ней, душистой, амбра не нужна!
Здесь для меня -- весна, блаженство рая:
Я веселюсь, на гурию взирая.
Луна -- мой кравчий, гурия -- любовь,
Могу ли не хмелеть я вновь и вновь?"
Затем сказал он Вис жасминотелой,
И речь сладка была, как сахар белый:
"Подай вина, оно меня пьянит, -
В нем заключен огонь твоих ланит.
Ты мне приятней этого вина,
Твой лик отрадней, чем сама весна.
К чему страдать, -- ужель судьба злосчастна?
Зачем не радоваться ежечасно?
Давай же время проводить в веселье,
Не думая о завтрашнем похмелье.
Сегодняшнего счастья не вернем, -
Так будем наслаждаться этим днем!
Со мною не захочешь ты расстаться,
Я без любви не захочу остаться, -
Ты видишь нашей страсти неизбежность?
Так изберем веселье, верность, нежность!
Ты видишь, -- бог избрал для нас дорогу,
Так поневоле покоримся богу.
Ты в крепости была в силках страданий,
Меня, больного, бросили в Гургане,
Но бог услышал наши голоса,
Меня привел к тебе -- на небеса.
О, кто бы, кроме бога, нам помог?
Кто милостив и всемогущ, как бог?"
Так девять месяцев сверкало счастье,
Сменялось наслажденьем сладострастье.
То кубков золотых, то песен звон,
То пламя ласки, то блаженный сон.
Всего в достатке было в их жилище,
Хватило б на сто лет питья и пищи.
Их упоенью не было конца,
Избавились от горечи сердца.
Вис наслаждалась близостью с Рамином,
Он с ней пылал пыланием единым.
В объятиях слились в одно два тела,
Лишь есть и спать, -- иного нет им дела.
В руке то грудь любимой, то вино,
То сердце хмелем радости полно.
То в поле страсти гонят мяч с весельем,
То поле жизни орошают хмелем.
Закрыты горной крепости врата,
И радостная тайна заперта.
Не знала ни одна душа людская,
Что за вратами тайна есть такая.
Никто не знал, что двое заперлись,
Но в тайну их проникла Зарингис.
Из Мерва родом, рождена хаканом,
Она затмила всех прелестным станом.
Она красой блистала полнолунья
И славилась как первая колдунья.
Сталь превращала в розы иль чинары,
Такие были ей подвластны чары.
Когда Рамин приехал в Мерв, когда
В чертог царя гнала его беда,
Когда он всех расспрашивал о Вис,
А слезы из печальных глаз лились,
Когда он потерял следы любимой,
Когда страдал в тоске невыразимой,
Когда рыдал он, думая о встрече,
Как думает о кладе сумасшедший,
Когда покинул Мерв, пленен любовью,
Как раненый, свой путь отметив кровью,
В пустыню направляя удила,
К той крепости, где Вис в плену жила,
Когда, как тигр свирепый, он скакал
Среди уступов неприступных скал,
То падал в бездну, где Карун исчез,
То поднимался к синеве небес,
Когда в таких песках блуждал, что садом
Казалась бы пустыня с ними рядом,
В таких горах плутал, что и Синай
В сравненье с ними холмиком считай,
Когда он, как Юсуф, томился в яме
Иль, как Иса, парил над облаками, -
Узнала Зарингис, полна коварства,
Что для Рамина только Вис -- лекарство,
Что для нее, безумен и упрям,
Блуждал он по равнинам и горам,
Что не вернется он с дороги трудной,
Не обретя целительницы чудной.
ШАХ МУБАД ВОЗВРАЩАЕТСЯ ИЗ РУМА И НАПРАВЛЯЕТСЯ В КРЕПОСТЬ ИШКАФТИ ДИВАН
Добычею и радостью богат,
С победой возвратился шах Мубад.
Он отнял у кайсара много стран,
Он отобрал Армению, Арран.
От власти пьян, скакал он по долинам,
Рабам-владыкам был он властелином.