Я пожелтел, как золото, гляди, -
Прижми меня к серебряной груди!
Иду к тебе, блуждая, в сердце робость,
Разлука наша для меня -- как пропасть!
О, не гордись моими ты скорбями,
Не радуйся, что твой любимый -- в яме.
Не отнимай надежду на свиданье,
Иначе прокляну я мирозданье.
Не гневайся, убийства не готовь,
Не отнимай надежду на любовь.
Пока я жив, я не уйду к другой,
Твоим рабам пребуду я слугой".
Душа у Вис вскипела, как вино,
Когда оно с огнем сопряжено.
Сказала мамке: "Пораскинь умом,
Как от Мубада мне уйти тайком.
Он спит, но, если он проснется, -- горе:
Несдобровать мне, я умру в позоре,
А он, старик, проснется в самом деле,
Когда поймет, что нет меня в постели.
Одно поможет: с ним ты лечь должна,
Как с милым мужем -- добрая жена.
Ты спрячь лицо, ложись к нему спиною,
Он пьян, тебя он спутает со мною.
Ты пышным телом, как и я, мягка,
Обнимет он -- обманется рука.
В беспамятстве, хмельной, на сонном ложе,
Ужели кожу отличит от кожи?"
Сказала и светильник погасила,
Кормилицу супругу подложила,
Сама пошла к Рамину, весела,
В лобзаньях исцеленье принесла.
Сняла с себя покров из горностая
И разостлала, юностью блистая,
Рубаху мокрую сняла со смехом
С Рамина -- и укрылись лисьим мехом,
Друг с другом, радуя сердца, слились,
Как с дивной розой зимнею нарцисс.
Иль то слились Юпитер и Луна?
Иль то огнем охвачена сосна?
От их любви раскрылись вдруг тюльпаны,
Повеял амброй мир благоуханный,
И толпы звезд сквозь тучи пробивались -
Утехами влюбленных любовались.
Жемчужный дождь природе стал не нужен, -
Ее смутила прелесть двух жемчужин.
О, что самозабвенней соучастья
Души и плоти, ласк и сладострастья!
То на руке Рамина спит подружка,
То для него ее рука -- подушка.
Вино смешалось, скажешь, с молоком,
Атлас, воскликнешь, к бархату влеком!
Они сплелись, перевились, как змеи.
О, что сплетенья этого милее!
Уста в уста, лежат, забыв тоску,
Меж ними места нет и волоску!
Всю ночь они делились тайной сладкой,
И ласка следовала за разгадкой.
Как много в поцелуях было меда,
Как восхищалась ими вся природа!
...Проснулся шах, что был сражен вином,
Но с луноликой не был он вдвоем.
Он руку протянул, -- обрел старик
Не тополь свежий, а сухой тростник!
Сравнить ли со стрелою лук кривой,
Красавицу -- со старою вдовой?
Где шип, где шелк, -- рука понять сумела,
Где старое, где молодое тело!
Свиреп, как тигр, вскочил властитель с ложа.
Душа вскипела, с грозной тучей схожа.
Спросил, старуху за руку схватив:
"Откуда взялся ты, отвратный див?
На ведьме я женат, -- хотел бы знать я?
Кем брошен сатана в мои объятья?"
Он домочадцев долго звал, крича:
"Мне надобны светильник иль свеча!"
Он долго спрашивал старуху: "Кто ты?
Что ты за вещь, ответствуй, чьей работы?"
Но мамка не ответила владыке,
И слуг не разбудили эти крики.
Любимая спала, не спал Рамин,
И вопли шаха слышал он один.
То губы целовал ее, то слезы
На две ланиты он ронял, на розы.
Боялся он, что утро вспыхнет вскоре:
Настанет день, -- к нему вернется горе.
Тогда запел он песню о разлуке,
Излил печали жалобные звуки:
"О ночь! Ты ночь для всех, а для меня
Была светлей безоблачного дня!
Когда же день придет, для всех сияя,
Наступит для меня пора ночная.
О сердце, знай: заря взойдет, светла, -
Тебя разлуки поразит стрела!
Зачем же вслед за радостью свиданья
Разлука к нам спешит без опозданья!
О мир, ты зло творишь, ожесточась:
Даешь блаженство, чтоб отнять тотчас!
Чуть-чуть нальешь вина, сладка отрада, -
Подносишь тут же кубок, полный яда!
О первый день любви моей злосчастной,
Когда испил я муки сладострастной!
С тех пор несусь я в море, как ладья,
И жаждет гибели душа моя.
Плыву в объятьях волн, а мощь объятий
Сильней, чем страсть к деньгам, любовь к дитяти!
Как боль тяжка! Она стократ больней,
Когда молчать я вынужден о ней.