Из-за жены, сверкнув огнем булата,
Сожгу я наконец родного брата.
Его дела меня стыдом покрыли,
Так пусть же этот брат гниет в могиле!
С улыбкой не встречай мои слова:
Дразнить опасно яростного льва.
Беги, коль туча над тобой нависла:
Бороться с бурей грозною нет смысла."
Рамин спокойно эту ругань встретил
И грубостью на грубость не ответил.
Поклялся вечным солнцем и луной,
Своею жизнью, шахом и страной,
Что никогда не вступит в Махабад,
Что он владыке подчиниться рад,
Что больше никогда на Вис не взглянет,
С ее родными восседать не станет.
Затем сказал: "Властитель государства,
Ты мне поверь, что нет во мне коварства.
Для нас ты царь царей, что правит строго,
И в то же время чтим тебя, как бога.
А если я нарушу твой приказ,
Да буду обезглавлен я тотчас.
Как бога, я страшусь тебя сегодня,
Мне твой приказ -- как заповедь господня."
Излив слова на сахарном настое,
Он затаил в душе совсем другое,
Пустился в путь в предутреннюю рань,
Охотиться -- но на какую лань?
РАМИН ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ХАМАДАН И ПРИЕЗЖАЕТ К ВИС
Едва раздолье увидал степное,
Как боль разлуки стала меньше вдвое.
Из Кухистана ветерок принес
Ему благоуханье райских роз.
Скакал благословенною тропой:
Любовь находит всюду путь прямой,
И для нее все трудности дороги
Как для других -- сады или чертоги.
Чем путь длинней, опасней, тяжелее,
Тем для влюбленных лучше и милее.
Влюбленный, чтоб с дороги не свернуть,
Преобразит в нетрудный -- трудный путь.
Рамин, сперва страдая, понемногу
На сладостную выбрался дорогу.
А сердце Вис терзалось от мучений
И увядало, как листок осенний.
Как в подземелье, тосковала дома,
Ланиты стали желты, как солома.
Ей пышные наряды надоели,
Избавилась от перстней, ожерелий.
Не знала сна, ни пищи, ни надежды,
В ней страсть жила, сорвав свои одежды.
Душа для всех желаний заперта, -
Как для улыбки заперты уста.
Змеей казалась ей родная мать,
Стремилась от себя Виру прогнать.
На солнце светлое посмотрит днем, -
Черты Рамина различает в нем,
И, кудри милого напоминая,
Казалась ей печальней тьма ночная.
Сидела на айване постоянно
И в сторону смотрела Хорасана
И думала: "О, если б ветерок
Оттуда прилетел на мой порог!
Он прилетел бы утром с тех равнин,
А вечером приехал бы Рамин.
На Рахше восседал бы, на коне,
Спиною к Мерву и лицом ко мне.
Конь разукрашен, пестрый, как павлин,
Как лист "Аржанга" -- на коне Рамин!"
Вис погружалась часто в эти думы,
Томилась плоть, на сердце -- гнет угрюмый.
Однажды находилась Вис на крыше,
А солнце поднималось выше, выше.
Два солнца с хорасанской стороны
Пришли, двоякой силою полны:
Земле явило свет одно светило,
Другое -- сердцу счастье возвестило!
Он, как больной к целительному зелью,
Явился к Вис, влекомый дивной целью.
Самшит и мирт соединились вновь.
Заплакать их заставила любовь.
Сперва ланит коснулись их уста,
Потом слились, сомкнулись их уста!
Вот за руки влюбленные взялись,
Рамин вступил в опочивальню Вис.
Она сказала: "Ты всего достиг,
Ты отыскал с алмазами рудник,
А ныне в этом царственном чертоге
Ты восседай, не ведая тревоги,
То мною наслаждайся и вином,
То ловлей на раздолии степном.
Ты на охоту прибыл к нам сюда,
Но дичь тебе досталась без труда.
Я для тебя -- газель и серна в чаще,
Ты для меня -- самшит, всегда манящий.
То восседай спокойно под платаном,
То сделай сердце для меня капканом.
С тобою все печали позабудем,
О дне грядущем думать мы не будем.
К чему заботы -- кроме пированья?
Что нам осталось -- кроме ликованья?
Днем -- пиршество, нет лучшего занятья,
А ночью -- сладострастные объятья.
Мы предадимся вечному веселью,
И наслажденье будет нашей целью.