Лерой чувствовал, что недавние предчувствия его не обманули, и граница между вменяемостью и безумием становится уж больно зыбкой. Как многократно стиранная кисея.
– Я одного только не понимаю, – сказал он, будто всё остальное уже понял, – зачем вам я вообще нужен, при таких-то возможностях? Всё, что вы проделали со мной, вы, наверное, можете проделать с кем угодно. С послом, с госсекретарём США, с самим президентом. Или я ошибаюсь? В любом случае – зачем вам Лерой Лютенс?
– Опасные вопросы задаёте. Вдруг да и я над тем же самым задумаюсь – а действительно, зачем? А если незачем… Ну, сами понимаете. На ваше счастье, раньше задумался, раньше и решение принял. И от вас его скрывать не буду – вы мне нужны даже не как агент влияния, а просто как канал связи. Мы ведь должны делать вид, что мир по-прежнему незыблемо-рационален. И, соответственно, соблюдать принятые в нём правила. Человек вы авторитетный, проверенный. Если я попрошу вас что-то кому-то передать в устной форме или в виде записочки – вам скорее всего поверят. Вот и будете продолжать делать свою обычную работу, докладывать домой то, что от вас служба требует, именно служба, если вы к ней всерьёз относитесь, а не конъюнктура. Плюс всё, что я сочту нужным впредь доводить до вашего руководства. Оттуда сюда мне информация не нужна, и так знаю всё, что требуется. А вот в ту сторону – как я собственные мысли и желания транслировать смогу?
Мне что же, как Бене Крику записочки клиенту писать: «Мосье Эйхбаум, положите, прошу вас, завтра утром под ворота на Софиевскую, 17, двадцать тысяч рублей»? Ну, и так далее – читайте «Одесские рассказы». Не получится: президент Соединённых Штатов и даже простой директор ЦРУ, или там АНБ, я знаю, никогда мне не ответит, как принято было в той же самой Одессе между порядочными людьми. «Так, мол, и так, Вадик, если б ты был идиот, я бы написал тебе, как идиоту! Но я тебя за такого не знаю, и упаси Боже тебя за такого знать…» Не ответят и совершат ту же ошибку, что многие до них совершали…
Лерой Лютенс много чего читал на русском языке, но вот как раз Бабель пролетел мимо него. Было слишком много книг поактуальнее, а по-настоящему насладиться этим автором можно было только в конце 60-х годов прошлого века, когда он только-только стал доступен. Ну, или на второй волне, в конце восьмидесятых, когда Исаака Эммануиловича уже не столько читали, как дискутировали на страницах либеральных изданий о его печальной судьбе и дотошно выясняли, был он любовником жены Ежова, или интересовался ею исключительно как бытописатель. А сейчас нужно какое-то особое стечение обстоятельств, чтобы человек старше тридцати ни с того ни с сего решил вдруг обратиться к этому тонкому, но давно утратившему актуальность стилисту.
Поэтому Лютенс не понял всего смысла слов Ляхова и заложенных в его тираде сюжетных ходов, хотя общую идею уловил.
– То есть получается, что в случае чего мне и обвинения в предательстве предъявить не смогут?
– Совершенно в точку. Вы делаете свою работу, встречаетесь с людьми, собираете информацию, как пчёлка нектар. И вдруг попадается среди навоза жемчужное зерно. Куда ж с ним? По принадлежности. Единственное, на чём вы сможете подзалететь, так только на нарушении субординации. Некоторые начальники не любят, когда подчинённые действуют через их голову. Но с этим вы уж как-нибудь разберётесь.
Было у нас на излёте сталинской эпохи такое «дело врачей», так оно началось именно с того, что рядовая врач-кардиолог Кремлёвской больницы, Лидия Тимашук[120], обратила внимание непосредственных начальников, известнейших профессоров и академиков, что они недооценивают роль такого достижения передовой науки, как кардиограммы, и ставят диагнозы по старинке, часто – неверно. Её, естественно, послали подальше. Она написала уже выше, прямо министру госбезопасности. Там тоже не обратили внимания. Но письмо не уничтожили, подшили, как положено. И тут вдруг умирает сам Жданов, Андрей, если не ошибаюсь, Александрович, ближайший друг и соратник Сталина. Умирает именно от инфаркта и именно потому, что лечащие врачи и руководство больницы не поверили кардиограмме, а поверили своей «интуиции и опыту». Сталин был очень расстроен. Вот тут кто-то ему и подсунул то самое письмишко Тимашук с резолюцией Абакумова – «В архив». Вождь рассвирепел, да ещё на старости лет паранойя у него начала в острую форму переходить, ну, головы и полетели. Сам товарищ Абакумов по обвинению в заговоре в тюрьму сел, откуда живым больше не вышел, хотя уже и при следующей власти. Ну а за врачей взялись, разумеется. Хоть главным у них был профессор Виноградов, русский, обратите внимание, и вообще половина врачей была русскими, однако уже шестьдесят лет эту историю раскручивают исключительно в антисемитском плане. Правда, в отличие от Германии, Россия на провокации не поддаётся и репарации никому платить не собирается…
Ляхов излагал Лютенсу эту историю, вальяжно раскинувшись в кресле и с явным удовольствием, рисуясь своей эрудицией. Как молодой доцент на семинаре со студенточками и аспирантками. Хотя повод, по которому они здесь находились, очевидно, не располагал к такого рода академичности.
Так разведчик и спросил – при чём здесь эта, достаточно уже давняя история, и не тянет ли собеседник время в каких-то собственных целях, поскольку вопрос, если уж он поставлен, должен решаться конкретно и конструктивно.
– Вот сразу и видно, что никогда ничего толкового из американской разведки так и не получится, – с сожалением в голосе ответил Ляхов. – Прагматизм, причём весьма низкого, я бы сказал, пошиба, не позволяет вам, как у нас выражаются, воспарять мыслью и в результате находить решения яркие и нестандартные. Вот как я с вами сегодня. Выпьем ещё по чуток?
Лютенс молча кивнул, слова партнёра его одновременно задели и заинтересовали. Вдобавок он понимал, что лишь любезно предлагаемая хозяином высококлассная выпивка позволяет ему сохранять некое подобие выдержки.
Нервный срыв у него уже произошёл, сразу, как только стало известно, что план, которому он посвятил больше года напряжённой работы, провалился. Причём провалился без каких-либо объективных обоснований и оправданий вроде внезапно для Наполеона и Гитлера наступившей зимы или «странного» нежелания Александра Первого подписывать (а с какой, собственно, радости?) мир на условиях Бонапарта, сидящего в Кремле, но не имеющего ни малейшей возможности столь же отчаянным рейдом взять ещё и Петербург. Кстати, за двести лет историки так и не разобрались, а отчего французы сразу не пошли на настоящую, а не «духовную» столицу вражеского государства.
Лютенсу и всем заинтересованным лицам ссылаться было не на что, поскольку отсутствовали хоть какие-то видимые факты и факторы, принесшие русскому Президенту победу, а им – поражение. Просто сорвалось дело, «и тольки», как выражался Нестор Махно в кинофильме «Пархоменко»[121]. Так срывается неизвестно почему со спиннинга рыба, уже схватившая блесну.
И всё, что разведчик делал последние чрезмерно затянувшиеся дни, было явно патологическим поведением, в какой-то мере купировавшимся почти инстинктивно принимаемым алкоголем. Так больная кошка, не зная фармакологии, находит нужную ей лечебную травку. То виски, то водка позволяли Лютенсу балансировать на достаточно тонкой грани, отделявшей просто тяжёлый стресс от чего-то вроде реактивного психоза со всеми вытекающими последствиями.
Это может показаться странным – всё ж таки в разведке должны работать люди с гораздо более устойчивой психикой, позволяющей выносить вещи похуже – например, арест, пытки, суд, длительное тюремное заключение, иногда и в камере смертников, – примеров этому масса. Но натуры, как известно, у всех разные, некоторые люди разоряются не по одному разу, бывает, опускаются на самое дно жизни и всё же продолжают жить и находить в этой жизни какие-то радости. А другие кончают с собой из-за совершеннейшего пустяка вроде обвала курса акций на бирже или жены, пойманной с любовником в кульминационный момент в собственной супружеской постели…
Самое главное, он почти правильно понимал происходящее с ним и ухитрялся сохранять даже достаточно спокойные интонации, отчётливо при этом зная, что на самом деле самое бы лучшее – немедленно отправиться в отдалённый санаторий в заросших сосновым лесом горах, под присмотр минимум двух психоаналитиков и надёжной вооружённой охраны. И чтоб на сотню миль вокруг нельзя было достать ни капли спиртного.
– Да к тому я это рассказал, что это готовый для вас сценарий поведения на ближайшие несколько месяцев. Завтра или послезавтра вы сядете в самолёт и отправитесь в Вашингтон. Для посла – по вызову начальства, для начальства – для конфиденциальной встречи с ним же, заранее не согласованной по причине полного недоверия ко всему вашему окружению, включая посла и всю здешнюю агентуру всех разведок мира. Чем круче паранойя – тем достовернее. Они там в Лэнгли и вокруг давно все параноики, так что вы никого не удивите.