– Ну чо, поехали? – хрипло спросили под ухом.
Антон вздрогнул, обнаружив у самого локтя конскую морду.
– Поехали? – снова спросила девочка, выглядывая из-за лошадиного плеча. Она не мигая смотрела на Антона. Ее челюсти мерно двигались, гоняя жвачку.
– Нет-нет, – пробормотал он и попятился. Посмотрел вслед Конану и, сначала не спеша, будто прогуливаясь, а потом все быстрее зашагал прочь. Он как раз сворачивал за угол, когда в кармане заорал мобильник. Облысевший варвар слез с коня и требовал продолжения банкета. Антон втянул голову в плечи, сунул вопящий телефон поглубже в карман и впрыгнул в троллейбус.
Вспомнить о Конане пришлось неделю спустя. Вернувшись с работы, Антон едва успел войти в квартиру и снять насквозь промокшие ботинки, когда зазвонил телефон. Антон зарычал от бешенства. Опять будут настойчиво выспрашивать, нельзя ли все-таки как-то воткнуть многоэтажную махину в болото, которое и сарая не выдержит. Мало он там сегодня ползал! Участок был недалеко от дома – но потом пришлось возвращаться в контору, а еще потом – пилить обратно в час пик, и все это – в мокрых, преющих носках, с пятнами жирной болотной грязи на брюках. Телефон не замолкал, и в конце концов Антон не выдержал.
Звонила женщина. Голос Антону не понравился – неуверенный, напряженный… неживой.
– Здравствуйте… Вы – Сильвер?
– Был, – осторожно ответил Антон. Кто бы это ни был, речь явно пойдет не о работе.
– Я девушка Сергея Конакова… Конана… была, – проговорила женщина. Антон мысленно застонал, припомнив ритуальный обмен номерами. – Извините… я просто пытаюсь понять, что случилось, и никак не могу, мы собирались пожениться, и все было хорошо, я посмотрела его мобильник и увидела, что он вам звонил последнему, может, вы знаете…
Женщина говорила ровно, как робот, нанизывая бессмысленные слова.
– А что, собственно, случилось? – раздраженно спросил Антон и, услышав ответ, похолодел.
Как же так, думал он. Ведь Конан не мог скрыть врожденную жизнерадостность, даже когда депрессия от общего несовершенства мира была в их студенческой компании таким же хорошим тоном, как любовь к панк-року и умение играть в преферанс. Конан вырос, студенческий выпендреж остался в прошлом. У него хорошая работа и здоровые хобби. Он собирается жениться на девушке с мертвым голосом… хотя, сообразил Антон, раньше с ее голосом наверняка все было в порядке. Однажды весенним вечером Конан встречает университетского приятеля, умеренно ностальгирует, умеренно хвастается, умеренно напивается, катается на лошади… А потом приходит домой, и, не сказав никому ни слова, сует голову в петлю.
Антону стало страшно. Мало ли у человека скелетов в шкафу, уговаривал он себя, может, вся жизнерадостность Конана была напускной. Но еще была смс-ка, и она пугала Антона до одури. Единственная смс-ка, отправленная перед самоубийством: «Белохолмск был клоакой». Она ничего не объясняла, не могло такое стать поводом… Конан наверняка знал: города, в который он хотел вернуться, никогда не существовало. Да, овраги, сазаны, добрые соседи, старинные наличники на окнах домов с палисадниками. (Сопки. Белый песок вокруг озера в кедраче, – подсказал кто-то.) Но и вечные сплетни, любопытные взгляды, от которых не скрыться, отсутствие выбора, полууголовный взгляд на жизнь, от которого не были избавлены даже учителя и инженеры… (И геологи, – опять встрял голос). Не могло это стать открытием, почувствоваться ни с того, ни с сего так остро, что невозможно стало жить. Чепуха, глупость. Даже для кисейной барышни это не повод. Можно скучать по дому, можно даже развлекаться мыслью, что однажды вернешься туда и осядешь. Но не знать, что на самом деле представляет из себя родной город, а потом вдруг прозреть и покончить с собой…
– Чушь какая-то, – сказал Антон в опустевшую трубку.
«Нет, не чушь, – голосил очень маленький и очень напуганный мальчик глубоко внутри Антона, – вот так это и бывает, вот так, ты скучаешь по дому, скучаешь и ноешь, – и он приезжает за тобой».
Антон вдруг понял, что ладонь, сжимающая телефон, стала скользкой от пота, а волоски на руках стоят дыбом.
Антон чувствовал себя совсем взрослым, когда спускался по лестнице с туго набитой сумкой на плече. Шаги гулко отдавались в подъезде. На площадке третьего этажа привычно пахло вареной капустой. За дверью на втором заходился лаем Пудик, болонка-мизантроп. «Всем пока, всем пока, – напевал Антон на дикарский мотив, – улетаю, траляля, навсегда, навсегда». Отец вот-вот должен был подъехать; мама задержалась перед зеркалом, поправляя прическу. Все еще напевая, Антон выскочил на улицу и застыл.
Перед подъездом стояла телега. Из ноздрей скособоченной лошади вырывались прозрачные клубы пара – август в городе О. выдался холодный, и не верилось, что всего через несколько часов самолет вернет Антона обратно в лето. От лошади пахло навозом и почему-то лекарствами; ее хозяин, сидя на бортике телеги, тщательно разминал беломорину.
Антон аккуратно поставил чемодан на землю. Он уже не чувствовал себя взрослым и самостоятельным. Захотелось вернуться и дождаться родителей в квартире. Вблизи лицо человека оказалось не черным, а темно-серым, как мокрый асфальт. Уезжать он не собирался, и его лошадь дремала, прикрыв глаза. Не было слышно ни отцовской машины, ни маминых шагов. Антон с болезненным вниманием уставился глину под ногами, и вздрогнул, когда человек заговорил.
– В Москву едешь? Учиться?
Антон через силу кивнул, не отрывая глаз от мутной лужицы на тротуаре. Черт знает что в этом городе. Ничего не скрыть, каждая собака все о тебе знает…
– Заскучаешь, – хрипло сказал Человек с черным лицом.
Порыв ветра швырнул в лицо холодную колючую морось. Антон обвел взглядом раскисший двор и ободранные пятиэтажки, три чахлых, уже облетевших деревца, улицу, на которой остатки занесенного песком асфальта чередовались с глубокими рытвинами. Вдохнул холодный сырой воздух.
– Вряд ли, – процедил он.
– А заскучаешь, скажи, так я сразу за тобой приеду.
Антон почувствовал, как качнулась под ногами земля. Из-за угла вывернула отцовская «Нива», и тут же застучали по лестнице мамины каблуки. Человек с черным лицом отвернулся, хлестнул вожжами, и лошадь, припадая на одну ногу, повлекла телегу прочь.
– Нахохлился, – сказала мама, когда машина свернула трассу, на ведущую к аэропорту. – Уже заскучал?
– Нет! – крикнул Антон с такой злостью, что она отшатнулась, а отец дернулся за рулем, заставив машину подпрыгнуть.
Конан навзничь парил в пустом сизом пространстве, и Антону были хорошо видны его босые, посиневшие, будто от холода, ноги. Верхом на Конане сидела девочка, которая катала его на лошади. Она была полностью одета; к подошве ботинка прилипла сухая травинка. У девочки были неподвижные, будто каменные затылок и плечи, но узкие бедра бешено дергались, заставляя Конана содрогаться, будто большую, набитую тряпьем куклу. Пахло потом и навозом. Перед глазами Антона мелькала лишь белая полоска тела между красной курточкой и низко посаженными джинсами. Каждое движение девочки сопровождалось стуком и громыханием, и невидимая плоскость, на которой лежал Конан, раскачивалась все сильнее. Конан тоскливо взвыл, Антон вздрогнул и резко выпрямился, приходя в себя.
Поезд метро, подвывая и раскачиваясь, тормозил у станции. В вагоне было невыносимо душно. Антона затерли в угол, и прямо над ним нависала мохнатая влажная подмышка какого-то здоровяка. Рыжеватые волосы слиплись в сосульки. Антон затошнило; толкаясь и наступая на ноги входящих, он выскочил из вагона и бросился на улицу.
Отдышавшись и оглядевшись, Антон понял, что не доехал до дома всего одну станцию. Подземный переход вывел его к пестрому, как попугай, торговому центру. По выложенной плиткой площади у входа с вкусным рокотом рассекали на досках мальчишки; на лавочках у фонтана стайки девиц, обвешанных пакетами, ели мороженое и пили пиво, демонстративно не глядя на скейтбордистов. А из-за фонтана виднелись клены, растущие на длинном, вытянутым вдоль здания газоне.
Едва увидев их нежно-зеленые верхушки, Антон понял, что вовсе не был последним человеком, с которым говорил Конан. У него появилась иррациональная уверенность, что юные лошадницы прекрасно знают, что случилось с его другом. Охваченный смутной тоской, Антон замедлил шаги и скрестил пальцы, обходя фонтан.
Детская примета не помогла. Лошади были на месте, и рядом с ними курили три девочки – будто так и простояли всю неделю, не двигаясь с места, лишь изредка описывая круг, ведя в поводу коня с очередным желающим покататься пьяным. Антон понятия не имел, как к ним подступиться. Самым простым было бы заплатить, взгромоздиться в седло и, пока девочка ведет коня по кругу, затеять разговор. Однако Антону категорически не хотелось лезть на одного из одров; при одной мысли о таком катании подкатывало к горлу. Так ничего и не придумав, Антон нога за ногу поплелся мимо, искоса поглядывая на троицу.