Второй кризис – это экономический. Кризис, связанный с полным исчерпанием того задела, который был оставлен новорожденной Украине СССР и не пополнялся с тех пор. Износ основных фондов достигал 80 % – дальше эксплуатировать было уже нельзя, надо было вкладывать. Вопрос в том, кто должен был вкладывать… Не хотел никто, в том числе и украинские олигархи. Зато ЕС виделся источником манны небесной. Например… дерибан киотских квот. Знаете, что это такое? Если одна страна выбрасывает в атмосферу углекислого газа больше, чем выделенная ей квота, а вторая – меньше, то первая должна второй платить за использование ею чужих квот. А так как на Украине шла деградация промышленности, естественно, что выбросы становились меньше, а свободные украинские квоты на выброс, за которые можно получить живые деньги, – больше. И эти деньги можно было дербанить. Чувствуете гениальность ситуации?! Если зарабатывать деньги на черной металлургии, то надо иметь производство, поставщиков, покупателей, обновлять и ремонтировать оборудование, зависеть от цен на российский газ и цен на прокат, нанимать работников, бояться, что предприятие отожмут, платить налоги. А если дербанить квоты, то не надо иметь предприятие, работников, налоги, цены… просто пришли деньги, ты их раздербанил и положил на счет в загранбанке. Красота! При такой схеме ВООБЩЕ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ НЕ НУЖНА. Нужен просто Киотский протокол, несколько олигархов и счета. И ВСЕ. ЭКОНОМИКА В ТАКОМ ГОСУДАРСТВЕ НЕ ПРЕДУСМОТРЕНА.
Третий кризис – это кризис социальный. К 2014 году стало понятно, что в новой Украине не нужно такое общество, какое у нее есть. Украине не нужна большая часть людей, они могут либо ездить гастарбайтерами, либо умирать. Украине не нужно село. Украине не нужны большие города – хватит одного Киева. Та экономика, которую строила Украина, – это экономика на 10–15 миллионов человек.
Одновременно с этим дало о себе знать то образование, которое давали в Украине со второй половины девяностых. Москаль – оккупант. Русские – враги. В 2014-м не произошло никакого кардинального общественного слома – просто две стороны этого конфликта, русские и украинцы, подтвердили самые худшие опасения друг относительно друга. И бросились убивать.
Петр Хомченко поехал на Майдан, потому что надо было ехать. Потому что поехали все его друзья, и он поехал. Он мало что знал… что может знать о геополитике восемнадцатилетний пацан из Винницы? Но он знал, что в государстве многое устроено не так и многое идет не так. И если они не вмешаются, то, скорее всего, оно погибнет.
На Майдане он стоял насмерть, как и все, потому что черная стена «Беркута» была единственным врагом, до которого можно докинуть камень или бутылку с коктейлем Грушевского. Если бы он видел других врагов, то он сражался бы и с ними, но он не видел других врагов и не знал, кто они. Удивительно, но Майдан – Майдан победивший – не имел ни одного признанного политического лидера: триумвирату (Яценюк – Кличко – Тягнибок) на Майдане не раз доставалось, тому же Кличко брызнули в лицо из огнетушителя, у освобожденной из застенков Тимошенко чуть машину не перевернули. Майдан не имел признанной и обсуждаемой программы действий – удивительно, но Майдан не выдвинул не то что внятной программы, но вообще ни одного социально-экономического требования. Единственным требованием, как оказалось, было чтобы «зэк пишов геть», как выкрикнул с трибуны сотник Парасюк, а единственным, что объединяло этих людей, – это свобода и гiдность, в переводе – достоинство. Все! Больше не было ничего, но при этом в промежутке с 18 по 22 февраля 2014 года Майдан победил.
Свобода и гiдность…
О, эти два слова, загадочные и манящие. Свобода? Ну, хорошо, свобода. Ты не свободен? Нет, друг мой хохлатый, ты абсолютно свободен. Хочешь – ешь, а если жрать нечего – не ешь. Хочешь – поезжай на русские севера працювать, а хочешь – в Польшу. Дочь, жена твоя хочет – на Тверской стоит, а хочет – на Риппербане, в Гамбурге. Хочешь – живи, а хочешь – подыхай, ты никому не нужен. Разве это не свобода? Нет, друг мой, это и есть свобода.
Гiдность. В переводе – достоинство. Это более интересная тема. Иногда мне кажется, что своей революцией гiдности украинцы больше хотели доказать нам, русским, что-то, чем себе самим. И что немаловажным приводным ремнем этих событий явилось чувство униженности украинцев русскими – что русские не поняли, не осознали и не захотели как-то сгладить и помочь.
Что значит – достоинство? Отсутствие унижения? А кто тебя унижает, друг мой хохлатый? Мы, русские? Так ты же свободен. Свобода – это свобода, в том числе и от нас, нашего мнения о тебе. Свободен! Не хочешь нас – езжай в Европу працювать, женщины ваши – в Гамбург или Амстердам, в квартал красных фонарей поедут, ты сам тоже где-то приткнешься. Вон во Львове объявления висят: сбор ягод в Скандинавии, до 4,5 тысячи евро за сезон, только для профессорско-преподавательского состава львовских вузов[32]. Езжай! Чего же ты?! Ты свободен!
Не хочешь ягоды собирать, а твоя дочь чтобы становилась ударницей секс-труда? Тогда подумай, и хорошо подумай, что для этого надо сделать, друг мой хохлатый. И нужна ли тебе для этого свобода.
Между победой Майдана и восстанием русских в Крыму прошла неделя, чуть больше. Неделя! По меркам истории – миг, мгновение, пушинка на ее весах. Крым восстал весь и разом, не оказалось практически никого, кто бы хотел связать свою жизнь с Украиной, это было похоже на цунами, которое смыло все и разом, все остатки украинской государственности на полуострове. Мало кто тогда понял, что и сам маневр Крыма, и ликование русских по этому поводу – какое страшное оскорбление нанесло это украинцам. Кое-кто, кстати, предупреждал – не надо оттаптываться на украинцах и орать, что мы победили. Худо будет.
Весь свой гнев, всю свою ненависть украинцы выплеснули на совершенно русский Донбасс. Началась война – и гражданская, и негражданская одновременно.
Петр Хомченко поехал добровольцем на Донбасс, потому что иначе было нельзя. Потому что все, кто был на Майдане, все, с кем он был, поехали, и потому что это была его страна. И потом, он видел, как его страна меняется, и в лучшую сторону. Уже были избраны в Раду такие люди, как сотник Парасюк и казак Гаврилюк. Уже появилось, наконец, некое подобие народного единства: их обмундировали и экипировали волонтеры, государство дало автомат, худо-бедно снабжало боеприпасами – и все. По Украине в то время ходила злая шутка: почему у Украины нет атомного оружия? Потому что его волонтерам не заказали. Впервые за все время существования страны – впервые с девяносто первого года – забилось сердце Украины, большая часть народа этой многострадальной страны жила одной жизнью, мыслила одними мыслями, у них были одинаковые проблемы и беды. Это было со страной – значит, было с нами. 2014 год стал первым годом, когда это стало применимо к Украине. И это – наконец-то появившаяся нация, ее единое сердце и единая судьба – для многих было важнее и экономической катастрофы, и разразившейся гражданской войны.
Первого колорада он расстрелял в июне четырнадцатого. Это был ополченец-одессит, на несколько лет младше его самого. Они – несколько друзей с Майдана, ставших теперь Нацгвардией, – обнаружили у него в телефоне информацию про Новороссию, телефоны командиров ополчения и расстреляли. Это оказалось не так сложно.
Потом он так же просто и обыденно расстрелял несколько колорадов в селе Пески. Просто потому, что они были против Украины и за Россию. А он считал так: если ты за Россию – то и езжай в Россию.
Потом он выжил в нескольких страшных боях, был в Донецком аэропорту, потом брал Донецк – из всех друзей, которые у него были по Майдану, в живых осталось всего несколько человек. Месть за погибших друзей требовала своей логики действий: по ночам они брали задержанных колорадов, выезжали за город, где были копанки[33], расстреливали колорадов, по несколько десятков человек, сваливали в копанки, потом обрушали копанку подрывом. Так он лично расстрелял больше ста человек. И не задавался вопросом, виноваты они или нет. Если ты русский – езжай в Россию. На украинской земле тебе делать нечего.
Русские устроили мятеж, русские забрали Крым. Выживание Украины зависело от того, смогут ли они выгнать колорадов и сохранить то национальное единство, какое у них было.
Потом начались взрывы. В Харькове, Донецке, Луганске, Мариуполе, потом в Николаеве, Киеве, Одессе, даже в родной Виннице. Пустили поезд с топливом под откос, подложили бомбу в бар с футбольными фанатами, сожгли машину, бросили гранату в марш УПА на первое января. Так он понял, что Украина не сможет существовать, пока существует Россия, и стал террористом. Он понял, что главное – не защитить Украину, а ослабить Россию. И делал это ровно до той ночи, когда первая же пулеметная очередь с трассы не попала прямиком туда, где лежали они с Татарином. Татарина вбило сразу, а он лежал чуть в стороне от пулемета и потому не погиб на месте. Но и жизни ему уже не было. С порванной артерией – не живут…