— Я не предатель. Я вашу Землю лишил чувства плотской любви, я лишил подрастающее поколение стремления учиться! Я выполнил задание на все триста процентов.
— Может быть, вы нас и погубите, — заметил волшебник, — но мне кажется, что все три желания у вас истрачены. А как вы намерены возвращать домой супругу?
— Как? — растерялся Никодим.
Оказывается, даже крупные агенты могут совершать ошибки.
— И ваша жена останется здесь в качестве вещественного доказательства вашего преступления! — сказал профессор Минц.
Никодим только тряс головой и ничего не мог придумать в ответ.
А Минц продолжал:
— К тому же вреден ей воздух нашей планеты. Вам это известно?
— Это так? — обернулся Никодим к жене.
— Я задыхаюсь, — ответила она на одном из космических языков.
— Что делать? — заплакал Никодим. — Помогите мне! Я улечу и никогда больше не вернусь сюда.
— Что делать? — волшебник обернулся к Удалову.
— Но у меня только два желания осталось, — сказал Удалов.
— Решай. Твои желания или судьба планеты, — заметил Ходжа Эскалибур.
И Удалов сказал рыбке:
— Чтобы и следа от Никодима и всей его вредной деятельности на нашей планете не осталось.
Лопнул пузырь воздуха.
Исчез агент, и его семья исчезла.
А девушка в белом, которая бегала вокруг пивного фонтана, закричала:
— О, мой возлюбленный! Груди мои полны страсти! Пальцы ждут прикосновения!
С другой стороны площади, так и не переодевшись снова в черный костюм, в футбольной форме мчался с распростертыми руками ее жених Вася.
— И дети наши будут учить теорию относительности, — заметил Удалов.
Они пошли обратно, на Пушкинскую.
Когда вошли во двор, Минц спросил:
— Корнелий, а что ты будешь делать с последним своим желанием?
— Надо будет какой-нибудь пустячок завести, — улыбнулся Корнелий Иванович.
— Отдай желание Ксении, — посоветовал Минц.
— Вряд ли это приведет к добру, — заметил волшебник. — Если надо что-нибудь купить или сделать, то лучше за свои деньги, в крайнем случае меня попросишь. Но к рыбкам, умоляю, не обращайся, пойми: себе дороже.
Удалов отмахнулся от слов волшебника, но не пропустил их мимо ушей. Он и сам побаивался возможных последствий. Мало ли что пожелает Ксения — чувства ее бывают необузданны.
— Лучше потрать желание на себя, — предложил Минц. — Все равно это не изменит твоей жизни.
Удалов пожал плечами. Он не мог придумать ничего достойного.
— Может, пройтись по экологии? — спросил он. — Экология у нас паршивая.
— Экология не может быть паршивой, как не может быть паршивой история или математика. Экология — это наука, а ты имеешь в виду природу.
— Хотя и природа паршивой быть не должна, — добавил волшебник.
— Ну, я имел в виду рыб в озере Копенгаген и в речке Гусь. Совсем мало осталось. Пусть вернутся крокодилы в наши водоемы.
— Вот и представь себе, — сказал волшебник, что появятся в озере крокодилы. И первым делом сожрут всех рыб.
— Ну, уж не всех!
— Затем примутся за рыбаков.
— Устроим там заповедник. Никаких рыбаков…
— Значит, крокодилы возьмутся за купальщиков, и когда погибнут первые дети из оздоровительного лагеря, тебя, Удалов, выловит милиция.
— А потом, — добавил Минц, — твои крокодилы выберутся на берег и начнут охотиться на грибников.
— Кончайте пугать! — Удалов уже не настаивал на крокодилах.
— Найди что-нибудь безвредное, — сказал Минц.
— Знаю! Кассету с кинофильмом «Волга-Волга». Ее давно в торговой сети нет.
— Надо подумать, — сказал волшебник. — Какой может быть вред от нарушения пространства и времени… с помощью одной кассеты.
— Масса вариантов, — сказал Минц. — Неограниченное поле для локальных возмущений.
— Придумал, — воскликнул Удалов. — Я желаю, чтобы вы, рыбки, исполнили самое ценное для себя желание и немедленно отправились метать икру в Саргассово море.
— Ты отдаешь желание нам? — послышался рыбий голос.
— Этого ведь еще никто не делал? — спросил Удалов.
— Ну, вы гений! — сказал волшебник. — Даже я до такого догадаться не смог.
— И это не принесет вреда? — хитро спросил Удалов.
— Принесет, но не нам, а, вернее всего, рыбьему племени.
— Помолчите, люди, — попросила рыбка. — Мы проводим телепатическое селекторное совещание.
— Ох, чего мы сейчас увидим, — с некоторым страхом в голосе прошептал Лев Христофорович.
Удалов хлопнул себя по карману.
— Ушла, — сказал он, — вместе с баночкой.
— Значит, все они ушли.
— А что же они загадали? — спросил Минц.
— Справки получите у Нептуна, — ответил Ходжа Эскалибур.
…Они еще постояли на дворе.
Город удовлетворенно затихал.
Все желания, которые можно было выполнить, уже были выполнены. Если кто чего и не успел спросить, то уже никогда и не спросит.
Некоторые пожилые люди полагают, что Великий Гусляр, как и вся Россия, стал хуже, и народ в нем испортился, и нравы никуда не годятся.
Чепуха все это!
Тридцать лет назад водки не хватало, сейчас — долларов.
Как тридцать лет назад посещение города золотыми рыбками в его жизни ничего не изменило, так и завтра ничего не изменится. Прав, пожалуй, Лев Христофорович.
Даже новый писатель Ложкин не прославится и не разбогатеет.
А вот космического шпиона Никодима с треском уволят со службы. Не ставь личное выше служебного долга!
Но это не наши проблемы.
Главное, я вам забыл сказать!
Ведь Удалов пожелал золотым рыбкам самим загадать себе желание.
Вот этого делать не следовало!
Представляете, что эти мерзавки загадали?..
На этом рукопись обрывается. □
Том Пардом ЗАЩИТНИК ДЕМОКРАТИИ
Иллюстрация Олега ВАСИЛЬЕВАВожди оппозиции потребовали объявить вотум недоверия правительству еще до того, как Вен Кан закончил первую половину своей речи. В последовавших дебатах они не раз помянули проблемы с умственным здоровьем, которые были у его отца, а также появлявшуюся иногда у самого Вена склонность к сомнительным порывам.
— Нельзя воевать путем голосования, — истерически вещал Главный Спикер основной оппозиционной партии. — Война, в первую очередь, требует централизованного и скоординированного планирования. Наш новый Первый Администратор начинает свое пребывание на посту — которое, если нам повезет, продлится лишь несколько часов — с предложения настолько эксцентричного, что его впору счесть симптомом душевной болезни.
— Мы вступили в борьбу, которая должна решить политическую судьбу всех городов на Луне, в тон ему говорил Старший Аналитик.
— Нам противостоит сила, управляемая одним могущественным мозгом. Но самые последние исследования подтверждают: генетические возможности нескольких сотен наших граждан позволяют оснастить каждого из них мозгами, превосходящими предполагаемую интеллектуальную мощь противника в 1,2–3,3 раза. Не лучше ли нам поставить наши силы под командование одного из подобных умов? Это будет более разумно, чем внедрение той причудливой схемы, которую предлагает Первый Администратор.
С точки зрения Вена Кана, война представляла собой конфликт, аналогичный всем тем, в которых ему приходилось участвовать: противостояние чистейшего света и столь же густой, неразбавленной тьмы.
— С одной стороны, — провозгласил Вен, — мы видим республику, наиболее чтимыми гражданами которой являются ученые, художники и предприниматели. С другой стороны — противостоящие им темные силы. Управляет ими женщина, чей путь к верховной власти устилают трупы, которая на пиру, в присутствии двух сотен гостей, своей собственной рукой перерезала глотки пятерым из своих соперников. Если нам доведется пережить это испытание, если нам суждено повести свой род к сверкающему славой будущему, мы должны целиком использовать величайшую сторону нашего могущества: творческий потенциал и воображение города, населенного свободными и гуманными личностями!
К счастью, политические способности Вена были известны в той же мере, как и его пристрастие к напыщенным выражения^. Вместе со своими двумя помощниками он провел все необходимые приготовления, прежде чем предстать перед почтенными членами законодательного собрания и произнести первые слова своей речи. Руководители восьми партий, входящих в коалицию Вена, получили хорошие посты в его кабинете. Были внесены определенные изменения в области политики.
Целую стену в кабинете Вена Кана занимала экран-карта. Наиболее четко на ней выделялись два кратера: Коперник, расположенный в левом нижнем углу, и его меньший сосед, Эратосфен, находящийся в верхнем правом.